Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58819494
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
12564
39415
142461
56530344
873316
1020655

Сегодня: Март 28, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

ШКЛОВСКИЙ В. И сегодня сегодняшний

PostDateIcon 28.07.2015 15:35  |  Печать
Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 
Просмотров: 5130

Виктор ШКЛОВСКИЙ

И сегодня сегодняшний

     Прошло больше пятидесяти лет от времени тех коротких встреч, о которых хочу написать.
     Воспоминания не растут, не множатся; иногда они только обобщаются, тогда иначе понимаешь то, что прежде видел и почти забыл.
     Перед первой мировой войной ощущения прошлого обострились. Прошлое не умирает бесследно, оно перерождается и перед увяданием ощущается острее, как запах цветов вечером.
     Открывали красоту старой русской иконы, начали писать, иногда в дурном вкусе, о красоте старой дворянской жизни. Только у Алексея Толстого хорошо рассказано, как то, что считалось хламом в старых дворянских усадьбах, неожиданно оказалось ценными вещами.
     Появились новые журналы; выставки старых портретов, возрождался в архитектуре доходных домов противоречащий им ампир.
     Многим старое казалось вечным. Казалось, время созрело в успокоении.
     Иван Бунин писал в 1909 году:

День вечереет, небо опустело.
Гул молотилки слышен на гумне…
Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.

     Через год Александр Блок писал о необходимости для поэта:

…вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельный пожар!

     Сохраненные, традиционные рифмы облекают здесь новое предчувствие.

ПОЭЗИЯ СТРЕМИТЕЛЬНО ИЗМЕНЯЛАСЬ В ПРЕДЧУВСТВИИ

     Появились акмеисты. «Акме» значит «вершина». Вершиной зрелости человека греки считали сорок — пятьдесят лет. Акмеисты быстро изменялись; пришедший с книгой «Ярь» Сергей Городецкий ушел от них.
     Печатались футуристы.
     К Городецкому пришли Сергей Есенин и Николай Клюев. Сергей Есенин тогда был красив: голубоглаз, белокур, строен. Он появился с Николаем Клюевым — не очень молодым, талантливым поэтом. Клюев показы вал сам себя довольно удачно в стихах и в жизни. Волосы стриг под скобку и гладко примасливался. Он пришел таким, каким ждали увидеть в городе нового поэта из деревни.
     Есенин был сам по себе; но для того, чтобы стать оригинальным поэтом, надо писать довольно долго, увидать себя самого и сбросить с себя первые, уже не нужные листья.
Молодой Есенин знал Пушкина, Блока, Бальмонта, Городецкого, а также Верхарна и Верлена. Все это он прочел в Рязанщине.
     Высоколобый, узколицый, откидывающий голову назад, уже тогда чуть лысеющий, Осип Мандельштам сказал:
     — Стихи мне нравятся, но зачем играть на гармониках, ведь Городецкий, прочитав стихи, не выступает тут же, на эстраде, в качестве пианиста?
     Стихи запомнились, Сергей Есенин начал появляться в редакциях и в салонах.
     О встречах с ним рассказывал потом Владимир Маяковский, чуть улыбаясь, дружелюбно и заинтересованно.
     Ходил Есенин по редакции в рубашке с воротом, вышитым крестиком, а иногда в рубашке шелковой.

ВСТРЕЧА В САЛОНЕ НА ЛИТЕЙНОМ ПРОСПЕКТЕ

     Литейный проспект был вымощен гранитной, окатанной брусчаткой, летом гремел он подкованными колесами телег.
     Но выпадал снег, становилось тише. Над заснеженным и еще не выметенным тротуаром, как катафалки, возвышались подъезды дома Мурузи с арабскими, вылитыми из чугуна надписями.
     В огромной квартире дома Мурузи жил очень известный тогда писатель Дмитрий Мережковский. Мы говорили, что этот богоискатель ищет бога по слишком обширной квартире.
     Мережковский — поэт, философ, романист и литературовед — был умен и талантлив. Исторические романы переполнены званиями и параллелями.
     Все герои существовали попарно. За основу бралась параллель: Христос и Антихрист; верх и низ; две бездны и т. п.
     Его жена Зинаида Николаевна Гиппиус утверждала, что это сущность мира. Она описывала электрическую проводку так:

Тут да и нет — слиты,
Не слиты — сплетены.

     Цитирую по памяти.
     Вот так и искали в том доме истину между «да» и «нет», но электрический разряд не получали, потому что Мережковский был либералом.
     Зинаида Гиппиус была сухоумной, рыжеволосой женщиной, носящей длинные платья, преимущественно лилового цвета. Носила она еще золотой лорнет на золотой цепи, что тогда еще было не очень удивительно. На низких пуфах ее кабинета водились не то молодые писательницы, не то просто ахалки, тоже в лиловых платьях.
     Сергей Есенин и Николай Клюев у Городецкого появились так: узнали, где живет он, достали ведро с краской, две кисти, пришли к нему на дачу и нанялись красить забор; не знаю, как они его покрасили, знаю, что потом пошли на кухню закусить, пели, читали стихи и доставили Сергею Городецкому удовольствие открыть деревенских поэтов. Это был случай, когда остров сам выплыл к кораблю. Городецкий оказался хорошим открывателем нового, он оценил стихи, устроил вечер.
     Историю эту мне рассказывал Н. Клюев.
     На вечере Клюев и Есенин читали стихи, потом играли на тальянках.
     В тот день Зинаида Николаевна мягко лежала, опустив хвост лилового платья с кушетки на ковер. В углу, кроме ахалок, сидел красивый Дмитрий Философов, главный жрец и почитатель дома, толкователь книг Мережковского.
     Есенин пришел со мной.
     Зинаида Николаевна посмотрела через лорнет на ноги Есенина и спросила:
     — Что у вас за гетры, Есенин?
     Была зима и сухой мороз. Есенин был в валенках, которые выглядели на ковре довольно странно.
     — Это валенки, Зинаида Николаевна, — ответил Есенин.
     На шелковую рубашку Есенина с вышивками по вороту и на белую рубашку с вышивкой крестиком Гиппиус не наводила лорнет: она была критиком, подписывалась Антон Крайний и допускала разнообразие.
     Но валенки не театральный костюм, а обыденный костюм, а дом Мережковских был, так сказать, генеральский.
     Затушить ссору мягко старался Философов. Вышел низкорослый блондин с бородкой — Мережковский. На ногах у него были мягкие туфли, он пришел с работы, из-за стола.
Люди говорили друг другу большие неприятности. Вспомнил я это потому, что недавно прочел письмо Есенина о ссоре с Мережковским: он ссылается на меня, как на свидетеля.
     Ссора была резкая.
     Столкновение в гостиной Мережковских было случайным. Но случай часто подсказывается необходимостью.
     Через четыре года, 22 января года 1918-го, Блок записал в дневнике: «Звонил Есенин, рассказывал о вчерашнем «Утре России» в Тенишевском зале. Гизетти и толпа кричали по адресу его, А. Белого и моему — «изменники». Не подают руки. Кадеты и Мережковские злятся на меня страшно».

СУДЬБА ПОЭТА

     Слава к поэту пришла рано; шумная, восторженная и даже жалостливая. Заслуженная слава.
     Но Есенин как бы оставил себя дома и домой вернуться не мог: отвык, хотя знал, что его деревня ждет. Дома в городе Есенин не завел. Были только поклонники и приятели, которые иронически грелись в лучах его славы. Все знали, что Есенин — большой поэт. Сам поэт об этом говорил так:

Не каждый умеет петь,
Не каждому дано яблоком
Падать к чужим ногам.

     В этом трехстрочье яблоко — это и память о Рязани, и отзвук памяти о тяжелом яблоке, которое упало к ногам Ньютона, приводя к мысли, что же такое всемирное тяготение.
     Песни, о которых вспоминал Есенин, существовали давно, и березы в России всегда были белыми, и лучи солнца можно было увидать так, как увидел он, и зори в России, изменяясь, повторялись в своих цветах, и луна висела над полями, сменяясь, но возвращаясь. Но поэт по-новому видит жизнь, видит в обычном главное, то, что является полной истиной и обобщением того, что мы видим.
     Он как бы заново обнаруживает лик солнца и луны в отражении. Видел дерево, как женщину, и приближал этим нас к пониманию. Видел свою судьбу в густом цветении яблони.
     Цветы, как клубы дыма, они уходят, как дым. На самом деле они обращаются в яблоки, которые потом тяжело падают на землю, если не ударит мороз во время цветения садов.
     Круговорот земли с минуты поворота истории ощущается поэтами. Тогда сражаются, тогда пишут книги, стихи; перечитывают то, что было написано прежде.
     Есенин перечитывал Пушкина, а в библии читал книги пророков.
     Есенин и сегодня сегодняшний, но он сам был весь в воспоминаниях:

Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

     Золото увядания — это золото созревания.
     Но поэзия расщепляет золото осени на удачу и неудачу.
     Прошла молодость поэта, пришел возраст молодой осени — любимого Пушкиным времени.
     Есенин в стихах невнятно переигрывал ставки Германна:

Ставил я на пиковую даму,
А сыграл бубнового туза.

     Между тем игра была выиграна. Для современников и для потомства.
     Я Есенина видел много раз, и всегда он был не у своих и не дома. Настоящим другом его был печальный, молчаливый, замкнутый Всеволод Иванов.
     Одевался Есенин элегантно, но странно: по-своему, но как-то не в свое. Он ощущал, что цилиндр и лаковые сапоги — печальная шутка. Из цилиндра можно, например, накормить лошадь, если в него насыпать овес.
     Уходила от Есенина деревня, она как будто уходила в литературу. Куда вернуться?..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Уже никто меня не узнаёт.
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.

Ах, милый край!
Не тот ты стал,
Не тот.

     Встречал я Есенина у жены его Софьи Андреевны Толстой-Есениной. Был вечер с цыганами, пришел Воронский. Седоволосая дочь Толстого — я помню ее низкий, сильный, красивый голос и не помню ее имя, — пришедшая к племяннице, накинув богатую старинную шаль, пела цыганским низким, негрубым голосом, держа в руках старую, истертую гитару. Вспоминал Кручинин, старый певец, Ясную Поляну, яблоневый сад и старика Толстого, который любил цыганские песни.
     Есенин очень бледен, устал, не свеж, не весел. В это время он много писал, увлекался словарем Даля, выписывал из словаря слова на карточки, держал карточки в большой плетеной кошнице, в такой, какую выносят на полотенце, перекинутом через шею, наполнив зерном, в поле для посева.
     Он раскладывал, улыбаясь, карточки, как пасьянс, трогал слова, как подмастерье перебирает чисто вытертые, затейливые и нужные инструменты.
     Он уставал не от этого.
     Так, молодой Маяковский в молодой трагедии «Владимир Маяковский» писал:

Я
ногой, распухшей от исканий,
обошел
и вашу сушу
и еще какие-то другие страны
в домино и в маске темноты.

У Есенина в поэме 1921 года «Пугачев» — первые слова:

Ох, как устал и как болит нога!..

     Но дороги имеют концы или по крайней мере цели. Не устал искать Пугачева Хлопуша:

Я три дня и три ночи блуждал по тропам,
В солнце рыл глазами удачу,
Ветер волосы мои, как солому, трепал
И цепами дождя обмолачивал.
Но озлобленное сердце никогда не заблудится,
Эту голову с шеи сшибить нелегко…

     Недавно поставил я на проигрыватель грамзаписи, собранные И. Андрониковым, — «Говорят писатели». Сергей Есенин хрипловато и страстно читал монолог Хлопуши. Хлопуша — уралец, рабочий, возможно, ссыльнопоселенец, подослали его к Пугачеву с каторги, чтобы он убил Пугачева.
     Прозвание свое Хлопуша получил, вероятно, от дубового железом окованного песта, которым толкли руду на уральских заводах. Хриплым голосом Хлопуша взывал:

Я хочу видеть этого человека.

     Это была не благостная, не умиротворенная, не печальная Россия; это была Россия гневная, усталая в пути, ищущая, старокрестьянская и рабочая Русь. Хлопуша говорил:

Знаю я, за Сакмарой рабочие
Для помещиков пушки льют.
Там найдется и порох, и ядра…

     Хлопуша стал пугачевским генералом и в «Капитанской дочке» пожалел вместе с Пушкиным молодого Гринева.
     Поэту трудно, у него устают ноги, его утомляет путь; его спутники часто случайны. Он проходит прославленным и неувиденным, и когда его вспоминаешь, вспоминаешь стихи.

<До 1984>

В мире Есенина. Сборник статей. М.: Советский писатель, 1986. С. 630-636.


SchklovskyВиктор Борисович ШКЛОВСКИЙ (1893-1984) — прозаик, литературовед. киносценарист.
Был одним из организаторов и теоретиков «Общества по изучению поэтического языка» ОПОЯЗ (1916-1919 гг.). В 1919-1921 гг. Шкловский участвовал в Петроградском литературном содружестве «Серапионовы братья», в 1923 состоял в «ЛЕФе».
В своих статьях и книгах двадцатых годов Шкловский вспоминал Есенина в связи с теми или иными литературными реалиями. Позднее имя Есенина возникало в мемуарных заметках Шкловского о Маяковском (например, в книге «Жили-были», М.: Сов. писатель, 1964. С. 103, 327-330) и в других работах.

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика