Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58842137
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
35207
39415
165104
56530344
895959
1020655

Сегодня: Март 28, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

ЛУКНИЦКИЙ П. Глазами очевидца

PostDateIcon 21.01.2013 17:55  |  Печать
Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 
Просмотров: 6726

Павел ЛУКНИЦКИЙ

Глазами очевидца

Павел ЛукницкийПавел Николаевич Лукницкий прожил яркую, интересную жизнь. Солдат революции и гражданской войны, активист Всероссийского Союза поэтов, участник знаменитой ферсмановской экспедиции на Кольский полуостров, он дружил с Алексеем Толстым и маршалом И. И. Федюнинским, с Анной Ахматовой и секретарем В. И. Ленина академиком Н. П. Горбуновым, Садриддином Айни и академиком А. Е. Ферсманом. Его судьба связана с открытием и пика Маяковского, и месторождений лазурита на Памире.
П. Н. Лукницкий — участник и летописец героической обороны Ленинграда и освобождения от фашистов Югославии, Венгрии, Чехословакии, автор более тридцати книг, среди которых трехтомный труд «Ленинград действует», романы «Ниссо», «Земля молодости», «Мойра».
Но есть еще одна особенность его творчества, о которой не знают читатели. При любых обстоятельствах — даже под обстрелом врага, при разрывах бомб, в плену у басмачей, под дождями или в мороз, днем и ночью — Лукницкий не расставался с записной книжкой и фотоаппаратом.
В конце 1925 года произошло событие, взволновавшее страну: не стало Сергея Есенина.
Павел Лукницкий — в то время член Ленинградского отделения Всероссийского Союза поэтов, не только по зову сердца, но и по долгу службы (он был секретарем лито) — занимался в эти тяжкие дни похоронами и все что мог записал для истории.
Сегодняшний читатель (ведь сколько поколений сменилось!) может и не знать некоторых литературных имен тогдашнего Ленинграда, упоминающихся в записях. Некоторые из помянутых были друзьями Есенина, другие в эти последние дни так или иначе соприкасались с поэтом и его поэзией.
Вот эти люди: поэты Николай Тихонов, Всеволод Рождественский, Илья Ионов, Вольф Эрлих, Михаил Фроман, Илья Садофьев, Василий Каменский, Николай Клюев, Николай Браун, Елизавета Полонская, Мария Шкапская, Ида Наппельбаум; прозаики Борис Лавренев, Георгий Устинов, Николай Никитин, Николай Баршев; актриса Эльга Каминская; литературоведы Борис Эйхенбаум, Павел Медведев, Борис Соловьев; фотографы Моисей Наппельбаум, братья Виктор и Александр Буллы.
Предлагаемые вниманию читателей отрывки из дневника Павла Николаевича Лукницкого подготовлены его женой Верой Константиновной Лукницкой.

Декабрь 1925

Утро в гостинице. У Есенина — Эрлих, Устинов и кто-то еще. Есенин и Эрлих брились. Оставив бритвенный прибор, Есенин сказал: «Черт знает что за гостиница… Даже чернил нет…» Что-то говорили в тоне самом обыденном, полушутливо. Потом Есенин вынул из внутреннего кармана пиджака листок бумаги и засунул его во внутренний карман Эрлиху. Тот поднял руку, хотел вытащить и прочесть.

— Брось, не читай… Успеешь… — с улыбкой сказал Есенин. Эрлих не стал читать и забыл о бумажке — забыл до последующего дня, когда в гостинице, у тела Есенина, Устинов ему напомнил о ней. Эрлих вынул из кармана и прочел написанное стихотворенье: «До свиданья, друг мой, до свиданья…»

Переданное Эрлиху в гостиничном номере, оно было опубликовано в вечернем выпуске «Красной газеты».

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки и слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

27 декабря 1925 года

Весь день 27-го до шести вечера Есенин, Эрлих и Устинов провели вместе, в разговорах не было решительно ничего необычного. Говорилось о том, что завтра предстоит много беготни по городу, говорилось о журнале который хочет организовать Есенин. В 6 часов все ушли и Есенин остался один. Эрлих забыл у Есенина портфель и около 8 вечера зашел за ним. Дверь была незаперта, Есенин принял его, несколько минут болтали. Есенин хотел спать. Эрлих ушел.

В этот день у М. Фромана собрались Лавренев, Баршев, Спасский, я, Наппельбаум и еще несколько человек. В десятом часу к Фроману пришел и Эрлих. Болтали о разных разностях, между прочим и о Есенине. Шутили, смеялись; вечер прошел обычно. Часа в 2 ночи все разошлись. Эрлих остался у Фромана ночевать.

Утром 28-го, около 9 с половиной часов, Эрлих пришел в гостиницу к Есенину. Стучал. Долго не открывали. Эрлих позвал коридорного. Открыли дверь запасным ключом.

Описание комнаты — известно. Эрлих позвонил в Госиздат Садофьеву, позвонил Фроману. Пришли сейчас же и они и те, кто случайно оказался в Госиздате: Рождественский, Лавренев, Медведев и другие.

Милиция (на полу нашли разорванную фотографию, карточку сына).

Позвонил в «Красную газету». Половина номеров тиража была уже выпущена. Другая половина вышла с таким извещением: «Сегодня в Ленинграде умер поэт Сергей Есенин».

Отправил телеграмму в Москву.

Есенина положили на дровни, на нем было белье и брюки, ботинок и пиджака не было. Накрыли простыней, отвезли в Обуховскую. Комнату запечатали.

В 3-4 часа дня почти все уже знали о смерти Есенина. Позднее узнали и об обстоятельствах смерти. Тихонов был ошеломлен, он говорил по телефону с Фроманом, узнав из газеты. Мне звонили от пролетарских поэтов, спрашивали подробности. Вечером было экстренное заседание «Содружества писателей».

29 декабря 1925

Утром — заседание правления Союза поэтов. Утром приехала жена Есенина — Софья Андреевна. Ее встретила Шкапская. На автомобиле со Шкапской и с Ионовым — поехали в Госиздат за документом, а затем (уже без Ионова) в Обуховскую больницу. Шкапская неотлучно была с Софьей Андреевной весь день; они вдвоем хлопотали у тела.

В пять часов вечера в помещении Союза писателей (Фонтанка, 50) была назначена гражданская панихида.

В углу первой комнаты — возвышение. Комната полна народу, не протиснуться. Тихонов, Садофьев, Полонская, Пяст, Рождественский, Клюев, Каменский, члены «Содружества», пролетарские поэты, большинство членов Союза, посторонняя публика.

Около 6 часов привезли тело Есенина. Оркестр Госиздата, находившийся во второй комнате, заиграл похоронный марш. Тихонов, Браун, я и еще человек 6 внесли гроб, поставили на возвышенье, сняли крышку. Положили в гроб приготовленные заранее цветы. С двух сторон — венки. На одном—лента: «Поэту Есенину от Ленинградского отделения Госиздата».

В течение часа длилось молчание. Никто не произносил речей. Толпились, ходили тихо. Никто не разговаривал друг с другом, а посторонних, которые стали шептаться, просили замолчать. Софья Андреевна стояла со Шкапской у стены — отдельно от всех. Бледный и измученный Эрлих — тоже у стены и тоже отдельно. Тут он уже не хлопотал — предоставил это другим. Клюев стоял в толпе и не отрываясь смотрел на Есенина. Плакал.
В гроб, в ноги Есенину кто-то положил его книжки, и наверху лежало «Преображенье».

От толпы отделилась какая-то молодая девушка в белой меховой шляпке, подошла к гробу. Встала на колени и склонила голову. Поднялась. Поцеловала руку Есенину. Отошла. Какая-то старуха, в деревенских сапогах, не то в зипуне, не то в овчинном полушубке подошла к гробу. Долго крестилась. Приложилась тоже и заковыляла назад. Больше никто к гробу не подходил.

Около 7 часов явился скульптор Золотаревский со своими мастерами. Гроб перенесли во вторую комнату. Поставили на стол. Публику просили остаться в первой комнате. Во второй тем не менее скопилось много — все свои.

Софья Андреевна в кресле в углу, у печки. С виду спокойна (Шкапская потом говорила, что весь этот день С. А. была в тяжелом оцепенении). Тихонов, белый, сидел в другом углу на стуле — отдельно от всех. Какой-то интервьюер схватил его за рукав: «Несколько слов, товарищ Тихонов. Несколько слов». Тихонов устало отмахнулся от него рукой.

Было тихо. Только в соседней комнате гудел разговор оркестрантов… Один из них штудировал маленькую летучку (извещенье о гражданской панихиде и о проводах тела Есенина, которую разбрасывали по городу газетчики).

Публика прибывала. Стояли уже на лестнице. Пришел Ионов, давал распоряжения. Я пошел отыскивать ножницы. Софья Андреевна отрезала прядь волос — всегда пышно взлохмаченных, а сегодня гладко зачесанных назад.

Маски сняты. Гроб перенесен опять в большую комнату. Хотели отправляться на вокзал, но исчезла колесница. Тихонов и еще кто-то побежали в бюро похоронных процессий за другой.

Фотограф Булла развернул треножник, направил аппарат на гроб. Все отодвинулись. По другую сторону гроба встали Ионов, Садофьев, еще несколько человек, вызвали из толпы Клюева и Эрлиха. Они медленно прошли туда же и встали в поле зрения аппарата. Вызвали еще нескольких. Кто-то сзади усиленно толкал меня, стараясь протиснуться к гробу, чтобы быть сфотографированным. Но толпа стояла так плотно, что пробраться он все же не сумел.

Фотограф заговорил о Есенине: «Ведь это мой старый приятель… Мы вместе на военной службе были…».

Вспыхнул магний.

Колесница стояла внизу. Стали собираться в путь. Браун, Рождественский, я поднесли крышку гроба и держали ее пока друзья Есенина прощались с ним. Клюев склонился над телом и долго шептал и целовал его. Кто-то еще подходил. Крышка опущена. Мы вынесли гроб. Вторично заиграл оркестр.

Погода теплая. Мокрый снег ворочается под ногами. Темно. Шли по Невскому. Прохожие останавливались: «Кого хоронят?» — «Поэта Есенина». Присоединялись. Когда отошли от Союза, было человек 200-300. К вокзалу пришло человек 500.

Товарный вагон был уже подан.

Поставили гроб в вагон — пустой, темный…

Жена Никитина устанавливала горшки с цветами, приспосабливала венки; в вагон приходил Эйхенбаум, но скоро ушел. Перед вагоном — толпа. Ионов встал в дверях вагона. Сказал небольшую речь о значении Есенина, после Ионова выступил с аналогичной речью Садофьев. После Садофьева Эльга Каминская прочла 2 стихотворения Есенина.

Софья Андреевна и Шкапская вышли из вагона.

Кто-то просил Тихонова сказать несколько слов. Тихонов отказался.

К десяти часам все было прилажено, устроено. Публика разошлась. Оркестр ушел еще раньше, сразу после прибытия на вокзал. Последней из вагона вышла жена Никитина. Вагон запломбировали.

Мы собрались в буфете, пили чай и говорили. За столом: Тихонов, Никитин с женой, Садофьев с женой, Полонская, Эрлих, Шкапская и, кажется, Б. Соловьев. Отдельно от нас, за другим столом Софья Андреевна, Наседкин, скульптор и кто-то еще.

Мы, печальные, усталые, обсуждали все, что нужно было сделать еще. И вспоминали. Тихонов рассказывал, как после первою известия, он в буквальном смысле слова вспотел, как не мог успокоиться до вечера, как не спал всю ночь, почти галлюцинируя. И только увидев тело сегодня в Союзе, он как-то спокойнее стал, как-то отдал себе отчет в происшедшем. А происшедшее было так ошеломляюще, что никто не мог понять его до конца — никто из нас еще не умел говорить о Есенине — мертвом.

Знали, что завтра в газетах будет много лишнего, ненужного и неверного. Решили принять меры к тому, чтобы этого не случилось — просмотреть весь материал для завтрашних газет. Тихонов и Никитин поехали по редакциям. Никто не сомневался в том, что Есенина надо хоронить в Москве, а не в Рязанской губернии. Садофьеву поручено было хлопотать об этом в Москве (как оказалось после, Москва сама так и решила).

Около 11 вечера вышли на платформу. Поезд был уже подан и вагон с гробом прицеплен к хвосту. В 11.15 поезд тронулся. Я протянул руку к проходящему вагону и прошуршал по его стенке. В Москву уехали Софья Андреевна, Садофьев, Наседкин и Эрлих. На платформе остались Шкапская, Никитина, Садофьева, Соловьев, Вл. Пяст. Пошли по домам.

Газеты этого дня пестрели уже сведениями о смерти Есенина, воспоминаниями, подробностями. Кое-что в газетах было искажено, например, рассказ о стихотворении, написанном кровью, и другие мелкие подробности.

Во все последующие дни в клубах, в райкомах, в других местах устраивались вечера памяти Есенина, читались доклады, стихи. До сих пор слово «Есенин» не сходит с уст. Где бы ни встречались люди друг с другом — темы о смерти Есенина не миновать. И не только в литературном мире.

В один из последующих дней по телеграмме из Москвы от похоронной комиссии я получил одежду Есенина из Обуховской больницы — кулек, завернутый в простыню и перевязанный веревкой.

Вещи держал у себя, пока их не взял у меня приехавший из Москвы Эрлих.

И. Наппельбаум сфотографировала листок со стихотворением — отпечаток можно получить у нее.

8 января 1926

Вернувшийся из Москвы Садофьев сделал в Союзе поэтов доклад о похоронах Есенина в Москве. Комнатки Союза были переполнены, редко бывает такое сборище. После доклада читались стихи памяти Есенина.

29 января 1926

На 25 января был назначен большой вечер памяти Есенина в помещении филармонии. Вечер должен был быть устроен Союзом поэтов. Была избрана организационная комиссия, в которую вошли Садофьев, Лавренев, Фроман, Эрлих, Четвериков и я, однако из-за отсутствия средств (зал стоил 400 руб.) вечер устроить не удалось. Дело передали КУБУчу (Комиссия по улучшению быта ученых), и вечер должен состояться 8 февраля. Поэты будут читать стихи, посвященные Есенину, артисты декламировать стихи самого Есенина.

«Аврора», № 2, 1988 г., стр. 40-44

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика