Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58821767
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
14837
39415
144734
56530344
875589
1020655

Сегодня: Март 28, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

БОРИСОВ Л. Чапыгин и Есенин

PostDateIcon 29.11.2005 21:00  |  Печать
Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 
Просмотров: 7298

Леонид Борисов

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ


ЧАПЫГИН И ЕСЕНИН

Алексей Павлович Чапыгин читал мне лежа на кровати, ноги в валенках покоились на стуле. В местах веселых он смеялся продолжительно и вкусно, иногда даже откладывал рукопись в сторону и заливался смехом так долго, что невольно начинал смеяться и я. Мне льстило, что Алексей Павлович Чапыгин вот уже второй час читает специально для меня отрывки из своего еще не законченного романа «Разин Степан». Было это в 1923 году, я писал стихи, иногда удавалось напечатать одну другую «стихозу», как называли остряки тот род литературы, с которого начинали многие прозаики.
Алексей Павлович стихов не любил, он считал, что писать стихи дело легкое,— даже Пушкин, дескать, и тот убедился в этом и перешел на прозу. «То же сделал и Лермонтов», — добавлял Алексей Павлович, несколько произвольно обращаясь с историей литературы...
— Ну, дружок, что скажешь? — спросил Алексей Павлович, заканчивая чтение.— Хорошо?
— Хорошо, — ответил я. — Вот только порою очень коротко там, где надо бы подробно. И наоборот: много, где достаточно одной строки.
Алексей Павлович поднялся с кровати, подошел к окну и недовольно проворчал:
— Это где же, помнишь?
Я хорошо запомнил эти места, назвал их. Алексей Павлович вытянул губы дудочкой, перелистал блокнот (черновики он писал на листах большого блокнота), про себя прочел одну, вторую страницу, что-то буркнул и после продолжительного молчания произнес:
— Это на голос так выходит, а когда читаешь про себя, будет другое. Вот, проверь, почитай про себя. Я прочел про себя страниц пятнадцать, — все равно, в одном месте много, в другом — большая нехватка, конспект.
— А может, так оно и надо! — сказал Алексей Павлович. — Да я и без тебя знаю, где у меня длинно и где коротко... Проза — дело трудное, это тебе не стихами баловаться.
Снова улегся на кровати и предложил послушать записки из «Улицы моей души» — так называлась его записная книжка, куда он заносил, на манер князя Вяземского, все, чему был свидетелем, все, что придумалось, подслушалось. Было очень много соленых записей.
На «этот раз я опережал чтеца своим хохотом, он смеялся потом и был благодарен за одобрение, читал долго и столь выразительно, что я до сих пор помню эту «Улицу моей души».
— И ты себе такую же штуку заведи, — наставлял он меня.
Вот в такую минуту, когда я сидел у стола, слушал, ел пряники и халву — особо любимое лакомство Чапыгина, — в дверь постучали. Алексей Павлович досадливо скривил губы и нелюбезно сказал:
— Входите!
В комнату вошло несколько петроградских стихотворцев, именовавших себя имажинистами. Они остановились на середине небольшой комнаты, сняли шапки, и стали ждать кого-то, весьма небрежно кивнув хозяину:
— Здорово, Чапыга!
В комнату вошел Сергей Есенин — в расстегнутой шубе, без шапки, улыбающийся так заразительно, что улыбнулся и я, хотя вошедший меня и не заметил. Алексей Павлович протянул ему руку, Есенин кинулся к нему на грудь, обнял его, расцеловал...
— Старик! Чапыга! Стенька Разин! — восклицал он. — А мы к тебе! Вот и товарищи мои имажинисты, вся орава тут! Вот Эрлих, вот Полоцкий, вот Шмерельсон — дурной сон, вот Афанасьев, он же Соловьев, вот еще какая-то девица, на пути к тебе подобрали. Здравствуй, Алексей Павлович! И давай сюда коньяку и закуски!
— Да нету у меня ничего, Сереженька, ничего нету, — испуганно пролепетал Чапыгин, пятясь к стене, где стоял шкап, и тем, видимо, выдавая себя, ибо Есенин немедленно же науськал свою ораву:
— А ну, взять этот шкап! Сию минуту!
Орава орудовала в шкапу, откуда были извлечены и поставлены на стол две бутылки коньяку, бутылка кагора, головка сыру, банка с вареньем, копченая колбаса...
Минут через десять, обыскав кухонный стол подле двери, нашли еще что-то.
— Все? — спросил Есенин своих приятелей. — Больше ничего нету? — И — к Алексею Павловичу: — Мы тебе, старик, завтра же за все заплатим, вот мое честное слово! Сегодня у нас с деньгами, как во ржи с фиалками. Тут у тебя мы взяли, видишь ли, бутылку коньяку...
— Две, Сереженька, — поправил Алексей Павлович.
— А кагор ты возьми себе на память. Ребята, ставьте церковное на место! Ну его к шуту! Головка сыру, колбаса... а где у тебя хлеб? Нету? А ну-ка за хлебом живо, беги... ну, хоть ты, Эрлих! Одна нога чтобы здесь, другая там! И чтобы хлеб был свежий, с поджаристой чтобы корочкой!
Снял свою роскошную шубу, повесил ее аккуратненько на деревянный сучок вешалки у двери, приказал разоблачаться всей ораве, своей, потребовал нож, тарелки.
Возвратился с буханкой хлеба Эрлих, начался пир, хотя и скромный: на каждого пришлось сравнительно немного. Есенин неустанно сетовал на то, что обыск дал такие незначительные результаты.
— Чапыга, у тебя, наверное, где-нибудь еще запрятаны бутылки, верно? Говори, где — ничего за это не 'будет. Говори, друг мой старинный, где у тебя погреб?
— Ты, Сереженька, лучше стихи почитал бы, — угрюмо проговорил Алексей Павлович из угла подле кровати. Там он сидел и неодобрительно наблюдал за пиршеством.
Была предложена рюмка и мне, но я отказался, за что получил одобрительную улыбку от Есенина, — он даже ладонь к сердцу прижал и поклонился: дескать, вот спасибо, у нас и так мало...
Часа через полтора вся компания удалилась. Есенин облобызал Чапыгина, имажинисты неумело, как-то деревянно, не по-человечески поблагодарили и прошли в коридор, где долго ожидали своего шефа.
По уходе гостей Алексей Павлович открыл форточку, затем принялся мыть посуду. Бутылки были пусты. Сыр весь съеден. От колбасы остался кусочек на бутерброд, не больше. Нетронутым оказалось варенье.
— Орда, господи, — вздыхал Алексей Павлович, качая головой. — Как саранча прошла! И чего он с ними таскается? Ну, чего? Зачем они ему?
Несколько времени спустя я и Чапыгин были приглашены в театр-студию актера Шимановского на Стремянной улице: выступал со своими стихами Есенин, вместе с ним и группа имажинистов. Было очень много народу в зрительном зале, долго ожидали начала — поэт и стихотворцы опаздывали, наконец дали звонок, подняли занавес. За длинным столом на сцене сидели: посередине Есенин, направо и налево от него — Полоцкий и Эрлих, Шмерельсон и Риччиотти.
Вступительное слово произнес Эрлих. Говорил он, следует отдать ему должное, интересно, но ему сильно мешало желание поражать парадоксами и афоризмами.
— В Петрограде не знают русского языка, — сказал, между прочим, он. — Вместо «яйца» говорят «яйцо», а этих яиц целая куча... Надо приучать к стихам с малого возраста, как к чистому воздуху, тогда дети вырастут здоровыми и крепкими... Мы, имажинисты, потому и имажинисты, что полюбили образ. Имажинистом надо родиться...
Алексей Павлович хихикнул, а когда Эрлих увидел, кто именно хихикает, Алексей Павлович погрозил ему пальцем и громко сказал:
— Вот я тебе еще покажу, шельма этакая!
Затем читали стихи прочие имажинисты. Им аплодировали, но «биса» не требовали: терпеливо ждали выступления Есенина.
Он покорил и взволновал слушателей (их было не менее трехсот); читал он много, потом отвечал на вопросы; их ему задавали прямо с мест.
— А ты чего это, Сереженька, с этой шатией связался? — спросил Алексей Павлович.
Есенин подошел к рампе и, поклонившись Чапыгину, ответил, что он возится с тем и с теми, кто ему нравится. Что же касается денежного долга своего, то он, Есенин, отдаст его в самое ближайшее время, пусть Алексей Павлович не тревожится.
— А ты, Сереженька, вместо долга почитай еще, — попросил Чапыгин. — Еще пять стихотворений, и ты мне ничего не должен! Все равно не отдашь, так хоть стишками...
Публика захлопала в ладоши — плеск передавался от ряда к ряду, от тех, кто слышал сказанное, к тем, кто не слыхал, но верил азарту аплодирующих. Есенин снова подошел к своему месту за столом, одну ногу поставил на стул, оперся локтем о колено и начал читать.
Вместо пяти он прочел десять стихотворений. На бис еще столько же. Вечер, начавшийся в половине девятого, закончился в половине первого ночи. Знакомые Есенина и имажинистов побежали на сцену.
— Пойдем туда? — спросил меня Чапыгин, взглядом указывая на сцену.
— Что-то не хочется, — замялся я. — Видели, слышали, что еще надо?
— Оно правда, — согласился Алексей Павлович. — Пора домой.


«Звезда», 1964 г., № 5, с. 136-138.

 

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика