Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58846184
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
39254
39415
169151
56530344
900006
1020655

Сегодня: Март 28, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

БЕРЕЗОВ Р. С. Есенин

PostDateIcon 18.01.2011 21:22  |  Печать
Рейтинг:   / 2
ПлохоОтлично 
Просмотров: 10809

Родион Березов
Родион Березов

С. ЕСЕНИН

Он вернулся в Москву в конце лета 1923 года.1
— Слышали? Есенин приехал из-за границы, — передавалась от одного лица к другому новость, как что-то весьма значительное, что должно повлиять на ход жизни.
— Разве?.. Интересно бы взглянуть на него. Вероятно, изменился.
— Уверен, что измениться на Есенине мог только костюм, а его существо на веки вечные останется незыблемым.
Так утверждало большинство. Так говорили русские люди, любившие Есенина и прощавшие ему очень многое.
Ну, что ж, что он выпивает? Кто ж из русских не пьет? Ну, что ж, что иногда он шумит? Раз шумит, значит, свой человек. Благообразные тихони зачастую куда опаснее шумоватых, у которых душа нараспашку. А что касается его взаимоотношений с женщинами, то в этих делах Бог ему судья. Женщины — они тоже не промах. Иная, не успеешь оглянуться, окрутит тебя в два счета. Самое главное в Есенине — это то, что он русский до мозга костей. Есенин не предаст, не обманет, не объегорит, не воспользуется чужой бедой; он поделится последним с нуждающимся товарищем, он, не задумываясь, кинется в огонь и воду, чтобы спасти погибающего. А какие пишет стихи! В своем творчестве он находит такие слова, которые любую живую душу берут в полон. Его стихи — это русская душа, поющая и стонущая, широкая и забубённая, самоотверженная и готовая к любым превратностям судьбы.
Есенина любили, Есениным интересовались. По нем скучали, когда он был в отъезде, а вот теперь, когда он вернулся, многие воспрянули душой: «Слава Богу, он цел и невредим, ни Европа, ни Америка не обкорнали его русских (с широким размахом) крыльев. Ах, как хочется на него взглянуть!»
И как только появились афиши о литературном вечере с участием Сергея Есенина, кассу обступили тысячи желающих.
Маленькое «Стойло Пегаса» теперь было всегда переполнено, и у входной двери пришлось поставить привратника, который, скрепя сердце, должен был останавливать многих, желавших проникнуть в заветный уголок:
— Ни столов, ни стульев, ни стоять, ни сидеть нет никакой возможности! Сами видите… Погуляйте по тротуару… Через часик, может, полегче будет.
…Осень 1923 года. Я недавно приехал из Самары и выдержал все экзамены в Литературно-художественный институт имени Валерия Брюсова. Какое это интересное учебное заведение! Многие студенты других вузов завидуют нам. У нас не чувствуется казенщины. Профессора и мы — это одна дружная семья. Если почему-либо срывается лекция, сейчас же в большой аудитории начинаются выступления. Ведь все мы что-нибудь пишем. Студенты других институтов рвутся на наши стихотворные турниры. Некоторые из нас уже завоевали себе известность, правда, пока лишь в масштабе института, но все им пророчат славу. Часто на студенческих выступлениях присутствует старенький, беззубый, но бесконечно милый профессор Рачинский. Здесь же пропагандирует свой напевный стих поэт Рукавишников.
В числе студентов института — и Елена В.2 Я знакомлюсь с нею в первые же дни. Она дает мне записки-пропуска в театр Мейерхольда, написанные рукою Зинаиды Райх.
Кто из москвичей знает о Есенине больше, чем Елена В.? Ведь она встречалась с ним еще в 1918 году в гостинице «Националь», а совсем недавно получила из Нью-Йорка не одно письмо с подробными сообщениями о Есенине.
— Я Вас познакомлю с ним, — обещает она.
Со мной дружит второкурсник, поэт Наседкин. Он учился вместе с Есениным в университете Шанявского в 1916 году.3 Вместе они путешествовали по Туркестану. Наседкин тоже обещает познакомить меня с Есениным. Я люблю народные песни. Когда, гуляя по двору института, я запеваю: «Уж да ты, калинушка, ты, малинушка», ко мне подходит Наседкин и подпевает вторым голосом. Люди, никогда не жившие в деревне, считают нас чудаками и в насмешку подают копеечку, как слепцам.
— Давай, знаешь, кому споем? — говорит как-то мой друг.
— Кому?
— Есенину. Пойдем к нему сегодня в «Стойло Пегаса».
…Вечереет. Моросит дождь. Свистит ветер. Иду, как на трудный экзамен. Вот знакомая вывеска. Несколько раз за осень я проходил мимо нее. А там, в самом «Стойле», еще ни разу не удалось побывать. При входе налево — буфетная стойка, против двери эстрада, направо от двери — столики. По стенам картины Георгия Якулова. У меня колотится сердце.
Сергей Есенин в сером заграничном костюме за одним из столиков в кругу собутыльников о чем-то спорит. На эстраде играет джаз. Шумно разговаривают гости. Папиросный и сигаретный дым, как густой туман, окутывает все предметы.
Стою у двери. Наседкин кладет руку на плечо Есенина.
— Сергей, на минутку.
Они оба подходят ко мне.
— Познакомься: крестьянин от сохи.
— Не похож, — сомневается Есенин.
— Ты послушай, как он поет народные песни, тогда сразу поверишь.
— Поет? — вскрикивает Есенин и, подбежав к эстраде, властно, по-хозяйски останавливает музыкантов.
— Сейчас будут исполняться русские народные песни!
Мы с Наседкиным входим на эстраду и становимся у края, впереди музыкантов. На мне овчинный полушубок нараспашку, самотканные полосатые штаны и сапоги с высокими голенищами. Ко всему этому так нейдут большие круглые очки в роговой оправе.
От волнения колени трясутся. Я запеваю: «Уж да ты, калинушка, ты, малинушка». Голос, дрожащий вначале, быстро крепнет. Перед нашими взорами — русские равнины, реки, моря, березки, зеленые луга и шумные леса. С нами — русский народ, его страдания и радости, его отчаяния и надежды, его честное сердце и широкая натура.
Песня заслонила пьяные физиономии завсегдатаев кафе, табачный дым, стойку с бутылками.

На побывочку, на не долгую,
Ко жене молодой, к отцу с матерью.

Песня спета.
— Браво! Бис! — шумит аплодирующая публика.
Есенин подходит к эстраде, крепко жмет мне руку, потом наклоняет мою голову и осыпает ее поцелуями:
— Теперь верю, что Вы крестьянин… Не крестьянин не может так петь.
Он подносит мне и Наседкину по бокалу золотистого вина.
— Пойте, пойте… Вы сами не представляете, как это хорошо.
Много мы перепели песен в этот вечер. Много выпили «Рислинга».
Голова приятно кружится, а на сердце так хорошо: я сижу рядом с Есениным, я горжусь тем, что и он, и я, и Наседкин — крестьяне.
Мы, крестьяне, по мироощущению богаче, чем многие здесь собравшиеся, — думаю я. — Мы можем понять душу любого человека. Но тот, кому чужда деревенская стихия, может судить обо всем только со своей колокольни городской культуры, которая неспособна раскрыть и понять все многообразие жизни.
— Мы будем встречаться часто! И всегда будем петь! — говорит нам на прощанье Есенин.

* * *

Но не только Есенин был кумиром молодежи в те годы. Немало было поклонников и у Маяковского.
В комсомольской организации нашего института, которой руководил Джек Алтаузен, кто-то подал мысль позвать обоих поэтов.
Приглашая Есенина, ему не сказали, что в институте будет Маяковский, а от Маяковского утаили желание студентов видеть на вечере и Есенина. Боялись, что если они будут заранее осведомлены о программе литературных выступлений, то могут оба отказаться, а встретившись неожиданно в присутствии студентов, постесняются капризничать и, скрепя сердце, будут терпеть друг друга.
…Уютная, такая не казенная, аудитория дома на Поварской, 52, описанного Толстым в романе «Война и мир» как дом Ростовых, заполнена студентами.4
На месте кафедры устроен небольшой помост.
Маяковский пришел за полчаса до назначенного времени (он был на этот счет весьма аккуратным и, дав обещание прийти, никогда не подводил аудиторию).
До начала вечера его привели в кабинет директора института Валерия Брюсова, Есенин запоздал. Это дало повод к замечаниям, что, побывав в Америке, он не перенял американской пунктуальности.
Но вот, наконец, он появился в дверях, держа в руках шляпу. Раздались дружные приветственные аплодисменты. Через несколько минут в зал вошел в сопровождении Брюсова Маяковский. И снова зал разразился аплодисментами. Есенина это передернуло (он был слегка подвыпивши). В его взгляде, в гримасах и во всей фигуре чувствовалось презрение не лично к Маяковскому, а к поэзии Маяковского (хмель делал Есенина заносчивым и нетерпимым к своим противникам).
Брюсов занял место в первом ряду. Плотный и самоуверенно-нахальный студент Фридман был конферансье. Сначала он дал слово Есенину, который стоял на эстраде слева, у самого окна. Он был в том же сером американском костюме, в котором я увидел его в «Стойле Пегаса».
— Рубашка шелковая, галстук заграничный, — шептали студентки.
Здесь будет уместно сказать, что Есенин всегда был одет безукоризненно, с иголочки и по моде. Сколько бы он ни пил, он никогда не допивался до бесчувствия. Поэтому его одежда нисколько не страдала от попоек и всегда была свежей, незапачканной, выутюженной. Рубашки он носил только шелковые, галстуки и ботинки самые модные. И за этот аристократизм в одежде многие прощали Есенину его нетвердую, но отнюдь не ковыляющую походку, когда он бывал навеселе.
Итак, первым начал читать Есенин:

Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

— Чудно… Прекрасно, — шевелили губами слушатели. Каждое слово поэта проникало в глубину сердца и заставляло его трепетать по-особенному.
Есенин читал выразительно, не проглатывая ни одного слова. Ритм стиха он выделял покачиванием кудрявой головы, слегка выкрикивая концы строк. После первого стихотворения в зале стало твориться что-то невообразимое. У каждого было желание — ринуться на помост и задушить в объятьях поэта.
Маяковский, сидевший в первом ряду справа, оглянулся на аудиторию и еле заметно улыбнулся.
Хитрый конферансье Фридман сделал странный ход: не дав возможности Есенину прочитать сразу же второе стихотворение, он объявил:
— Владимир Владимирович Маяковский!
Аплодисменты — шумные, продолжительные. Есенин смущен. На его лице написано: «Он еще не читал, а вы его приветствуете не менее усердно, чем меня после прочтения».
Есенин остается на том же месте, к его услугам мягкое кресло. Маяковский поднимается на помост. Начинается гвалт: каждый заказывает поэту, что он должен прочитать. На лице Маяковского — довольство. «Меня знают, — вероятно, думает он, — вон сколько поступило заказов и на «Наш марш», и на «Облако в штанах», и на «Необычайное приключение», и на «Левый марш». Что-то Есенину никто не сделал ни одного заказа».
Он начинает с «Левого марша»:

Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше слово, товарищ маузер.
Довольно жить законом,
Данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним!

Почти вся аудитория вместе с поэтом повторяет:

Левой!
Левой!
Левой!

Есенин корчится. Его губы что-то шепчут. На лице гримаса. Когда Маяковский кончает марш, стекла окон дрожат от бури аплодисментов. Но не успевает утихнуть этот восторг, как Фридман снова объявляет:
— Сергей Александрович Есенин!
Поэт полупрезрительно глядит на аудиторию, спрашивая себя:
— Стоит ли вам читать, если у вас нет вкуса, если вы не можете решить, что для вас дороже — поток чувств из глубины души или словесная трескотня, которая бьет по ушам, как булыжник?
Но если вывели на одну площадку двух петухов, то они должны драться, позор падает на голову того, кто смалодушничает и ринется в бегство.

Я не знал, что любовь зараза,
Я не знал, что любовь чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.

— Браво! — прерывает кто-то с заднего ряда. — Вот это поэзия, — шепчут студенты здесь и там, но большинство слушает, затаив дыхание, и, только когда замолкает поэт, начинают бушевать от восторга.
О, какой это необычайный вечер, таких вечеров не помнит история русской литературы! Два часа состязаются поэты, не зная, кто же из них дороже собравшимся здесь. Брюсов аплодирует одинаково обоим.
В моем отношении к Маяковскому до этого вечера была доля предубеждения. Но когда я услышал поэта, я не мог не аплодировать ему. Так читать, как читал Маяковский, могут только немногие. В его мощном баритоне, в его красивой богатырской фигуре — покоряющая призывность трибуна, который может увлечь за собой самых ярых противников и растопить лед самой закоренелой неприязни. Раздражительность и гримасы Есенина он парализует гордой осанкой, уверенностью, которая знает себе цену, выдержкой культурного человека. Никогда не дающий спуску, умеющий уничтожить едкой репликой любого из своих оппонентов, на этом вечере он поразительно спокоен и только чуть заметная улыбка освещает его лицо. Но можно ли оставаться равнодушным, когда читает Есенин? Кто усидит бесчувственным чурбаном, слушая цыган в одном из подвальчиков Москвы, пропитанном винными парами и табачным дымом? Цыганская песня будоражит душу и, слушая ее, можешь натворить черт знает чего. Так же хватали за душу в этот незабываемый вечер и русские нутряные стихи Сергея Есенина.
Когда пьют смесь из разных напитков, то обалдевают до бесчувствия.
Слушатели в этот вечер были щедро напоены смесью из Есенина и Маяковского и под конец совсем обезумели. Это безумство выражалось в спорах, доходящих чуть не до драки в продолжение многих дней после выступления двух столпов Москвы и всей России.

* * *

Мы часто встречались с Есениным в редакции журнала «Красная новь» в Кривоколенном переулке. Песни он мог слушать везде и всегда. Вот картинка: Есенин в черном котелке и модном демисезонном пальто «реглан», в лайковых перчатках, с тростью в левой руке, облокотившись на выступ книжного шкафа, слушает, а мы с Наседкиным поем:

День тоскую, ночь горюю.
Грустно сердцу моему.
Подойду я к тому дому,
Где мой миленький живет,
Постучу к нему в окошко,
Скажу: выдь, мил, на часок.
Что так долго не выходишь,
Не утешишь горьких слез?
Слезы катятся ручьями,
Дай душе моей покой.
В небе чисто, в небе ясно,
В небе звездочки горят.
Ты гори-гори колечко,
Гори, мое золото.
Ты заной, заной, сердечко,
Заной, мое ретиво.

Мотив песни протяжный, за сердце хватающий. Мы поем с чувством, с надрывом. Из всех комнат в эту, где работает очень милая и культурная машинистка Екатерина Евгеньевна Тарабукина, сбежались редакционные работники. Есенин грустит.
В редакцию заглядывает молодой поэт, студент Брюсовского института Иван Приблудный. Он знаком с Есениным и сторожит каждое его желание, чтобы немедленно услужить. Этот подхалим крайне неприятен даже со стороны. Морщится от него и Есенин. Что заставляет Приблудного увиваться возле Есенина на задних лапках? Ведь сам Приблудный талантлив и принят во все литературные салоны. Но этот беспринципный юноша-забулдыга любит выпить. Кроме того, ему приятно, когда его имя упоминается в связи с какой-нибудь сенсацией, в которой замешан Есенин.
— Сергей Александрович! — кричит Приблудный и фамильярно трясет руку Есенина, — куда направляетесь отсюда?
— Почему это вас интересует? — холодно спрашивает Есенин, шокированный такой бесцеремонностью.
— Хотел с вами пройтись.
— Нет, я пойду один.
Вернувшись домой, Есенин под впечатлением прослушанных в редакции песен, пишет стихотворение:

Гори, звезда моя, не падай,
Роняй холодные лучи.5

Жил Есенин в это время в Брюсовском переулке в большом доме на восьмом этаже. Из окна комнаты открывался вид на Кремль. Комната принадлежала Гале Бениславской, которая стала женою Есенина по его возвращении из-за границы. Красоте этой женщины завидовали многие москвичи. Жгучая брюнетка, с густо сросшимися бровями и двумя косами почти до пят, стройная, с бархатистым голосом и большими печальными глазами, всегда одетая со вкусом — эта полька была ненавидима многими собутыльниками Есенина за то, что всеми мерами боролась с их растлевающим влиянием на поэта.
Период сожительства Есенина с Бениславской — самый трезвый и самый благоприятный в творческом отношении. Никогда Есенин не писал так много, как в это время. А творил он всегда только в трезвом виде. Галя создала ему уют в квартире. Она знала признаки приближающегося прилива вдохновения своего друга и спешила в этот момент куда-нибудь удалиться, потому что Есенин не мог работать, когда был не один.
Когда же, несмотря на все меры предосторожности со стороны Гали, ее друг попадал в компанию пропойц, она ласкою и тихим уговором старалась увести его домой.
— С кем ты связался? — укоряли его «друзья». — Неужели тебе мало хороших русских женщин?
— Не смейте так говорить о Гале, или сейчас же всем проломаю башки, — грозил оскорбленный за свою подругу Есенин. — Среди женщин это — добрый гений, каких мало на свете.
В своей комнате Галя не разрешала устраивать никаких попоек. Таких, как Иван Приблудный, она не пускала на порог.
Однажды в воскресенье я и Елена В. пришли к Есенину. Моя спутница хотела узнать о бывшем своем муже, эсере Левине.
Я был очарован комнатой на восьмом этаже. Приятные светлые обои. Ничего кричащего на стенах, кроме изящных застекленных гравюр. На письменном столе, у окна, порядок. На обеденном, посреди комнаты, — темная скатерть. Ваза с фруктами. У одной из стен — кушетка с красивыми подушками. У другой — кровать, застеленная шелковым самаркандским покрывалом. На полу ковер. Нигде — ни окурка, ни соринки. Гали нет дома. Воскресенье — любимый день Есенина. В воскресенье он творит. Галя не хочет ему мешать и с утра уезжает за город. Она ходит одна по полям и рощам и думает о том, что в эти минуты из-под его пера выливаются на бумагу проникновенные строки.
Мы сидим у обеденного стола. Есенин рассказывает нам о своей поездке в Америку, о мучительной тоске, пережитой за океаном, о слезах, пролитых им, когда очутился на родной земле и увидел покорные всем ветрам стройные березки.
Вот он поднялся со стула, идет в коридор и кого-то разыскивает. Через несколько минут мы слышим шепот:
— Груша, сходите за цветами.7 Купите самых красивых.
Вернувшись в комнату, он глядится в настенное зеркало, поправляя галстук, потом подходит к письменному столу и открывает крышку чернильницы, чтобы набрать чернил в вечное перо.
Я слышал от Наседкина, что когда к сердцу Есенина подкатывает волна вдохновения, он одевается по праздничному, как для обедни, и ставит на письменный стол цветы.
Творчество для Есенина — священнодействие. Мы спешим уйти, ничего не узнав о Левине.
— Куда же вы? — говорит он рассеянно.
Все это существо уже захвачено стихией творчества. Навстречу нам идет Груша с цветами. А в это время Галя Бениславская одиноко бродит за городом и молится небу, цветам, голубым озерам и рощам за раба Божия Сергея и за его вдохновенное творчество.

* * *

При редакции журнала «Красная новь» в 1924 г. Воронским была организована литературная группа «Перевал». Название группы придумывалось в течение целого вечера. Было предложено множество хороших слов, но все они по тем или иным причинам отвергались. Против «Перевала» тоже многие возражали, но на этом названии остановились в конце концов потому, что нужно же было как-нибудь назвать новую группу, основная задача которой состояла в том, чтобы в литературе показывать не штампованного, а живого человека. В группу вошли: Иван Катаев, Н. Зарудин, П. Слутов, Акульшин, П. Павленко, П. Дружинин, В. Наседкин, Артем Веселый, Б. Ковынев, Н. Тарусский, Заводовский, Эркин, Валерия Герасимова, Марина Яхонтова, Елена Сергеева, Ясный, Голодный, Алтаузен, Светлов, А. Лежнев и Д. Горбов. Иконой «Перевала» — был Михаил Пришвин. Он значился в списке, давал свои рассказы для перевальских альманахов, но никогда не присутствовал ни на одном собрании.
У новой группы будет много друзей, — сказал Воронский и назвал такие имена, как Федин, Пильняк, Дынник, Клычков, Сейфуллина и Есенин.
Всех особенно обрадовала последняя фамилия. Вскоре состоялось открытие клуба перевальцев в подвальном помещении государственного издательства, против гостиницы «Савой». На открытии, кроме членов новой группы, присутствовала почти вся литературная Москва, в том числе, конечно, и Сергей Есенин.
Вина, водки, пива и всяких наливок было выпито море. Некоторые из молодежи вели себя так непристойно, что клуб, открытый вечером, к утру был закрыт навсегда.
— Сами виноваты, — говорил на очередном собрании в редакции «Красной нови» Воронский, — не умеете культурно держаться в обществе, вот теперь и будете собираться здесь, а не в клубе.
Перевальцы приуныли и стали бичевать самих себя. Чтобы утешить опечаленных, Воронский сказал, что в следующий раз приведет на собрание Есенина.
Все ждали с большим нетерпением этого дня. На собрание пришли не только перевальцы, но и члены их семей, друзья и знакомые. В небольшом кабинете редактора негде было упасть зернышку. Есенин читал новую поэму «Анна Снегина».8 Как всегда бывает, после прочтения поэмы никто не решался взять слово первым. Но вот выскочил семнадцатилетний Джек Алтаузен и начал с апломбом утверждать, что новая поэма Есенина — шаг назад, что язык поэмы беден, рифмы не блестящи, идея не ясна. Все почувствовали неловкость. Есенин зарделся от возмущения.
— Меня бы удивило, если б все это было сказано знатоком русского языка или талантливым человеком. Но кто меня критикует? Молокосос Джек, не знающий русского языка, не обладающий хотя маленькой искоркой таланта!
Поэма получила высокую оценку всех, кто выступал после Алтаузена9, но Есенин не мог успокоиться до конца вечера. А узнав, что Алтаузен — перевалец, спросил у Воронского:
— Зачем вы принимали в новую группу всякой дряни?

* * *

Изредка Есенин навещал свою родную деревню Константиново, расположенную на берегу Оки, в двадцати километрах от Рязани. Широкая пойма реки, делающей в этом месте крутую излучину, простор лугов, голубые озера, темнеющий в отдалении бор, стога сена, напоминающие древние кочевья, — вся эта красота заставляла поэта подолгу простаивать на берегу. До утра звучали песни на деревенской улице, далеко разносясь по окрестностям.

Ой, ты, Русь моя, родина кроткая,
Лишь к тебе я любовь берегу, —

мог без конца повторять поэт. Но все реже и реже выпускал его город из своих липких щупальцев на просторы лугов, отравляя ядом алкоголя, славы, сплетен, интриг и зависти. И если поэту удавалось вырываться из этого удушья, то ему и в деревне сопутствовало нездоровое желание показать свою удаль.
Поздней весной 1925 года в Константиново поехал Сергей Есенин, Галя Бениславская и друг Сергея, поэт Наседкин, ухаживавший за Катей, старшей сестрой Есенина, хрупкой блондинкой, начавшей курить в четырнадцатилетнем возрасте.
В Москве она вела нездоровый образ жизни, ходила по редакциям получать гонорары за брата, принимала участие во многих вечеринках, на которые приглашался поэт, поздно ложилась, поздно вставала. Богема засосала эту девушку. Ученье не шло ей на ум. Брат нередко говорил ей:
— Снимайся с моего иждивения… Выходи замуж.
— Опоздал давать советы, Сергей Александрович, — вызывающе отвечала брату шестнадцатилетняя девушка, которой уже сделал предложение Наседкин.
Младшая сестра Шура еще не так была отравлена столицей, как старшая. Есенин любил Шуру и посвятил ей несколько стихотворений.10
В Константинове собрались все вместе. У родителей Есенина незадолго до этого был отстроен новый деревянный дом против старинной церкви. В садике за двором была слегка покосившаяся баня, которую любил поэт: в ней было написано много стихотворений.
Никогда в прежние годы по приезде Есенина в деревню в доме его родителей не собиралось столько друзей детства, как в этот год. Каждый день приходили то Петр, то Иван, то Тимофей, то Ермолай.
— Сережа, здорово! — застенчиво произносили они, протягивая руку своему сверстнику, теперь известному поэту.
— Здорово, Ермоша, давай поцелуемся.
— Помнишь, Сережа, рыбалку на озерах? Вытянули мы с тобой бредень, а там видимо-невидимо золотых карасей.
— Как же возможно это забыть?..
— А ночное? А печеную картошку? — спрашивал Тимофей.
— Все помню, братцы… Вот, что было на банкетах в Нью-Йорке, забыл, а наше родное помню, как будто это было вчера.
По случаю радостных встреч с деревенскими сверстниками на стол в окружении всяких закусок ставилась четверть русской горькой. А как только по вечерней заре разливалась хоровая песня друзей, к дому, где вино лилось рекой, многие бежали поглазеть из соседних селений — Федякина и Кузьминского.
— Отец, доставай еще четверть! Надо всех угостить, — просил тароватый сын.
— Сколько денег у человека, — удивлялись деревенские жители, толпившиеся возле окон, — неужто за стишки платят такую уймищу?
—Эх, для чего мы в земле ковыряемся? Водить пером по бумаге куда как доходнее.
— Если на плечах голова, а не чурбан!
На следующий день повторялось то же самое. На третий и на четвертый — снова попойки.
Галя пыталась урезонить своего друга.
— Ты не понимаешь, как дороги для меня эти люди… Может быть, благодаря им я стал поэтом, — укорял Галю Есенин. Но когда человек пьет изо дня в день, то кто бы он ни был по своему положению, начинает утомлять родителей, жену, сестер, всех трезвых родственников и приятелей.
Галя понимала поэта и все же тяготилась бесконечным пиром. Она пыталась урезонить друга, но на этот раз он не поддавался ее уговорам.
— Мне кажется, что тебя еще ни одна женщина не держала под башмаком… Не попадешь ты под башмак и этой польки, — ехидничал Наседкин.
— Я? Под башмак? Ни за что! Поедем в Москву!
— Поедем.
— Галька, собирайся в Москву!
— Мне тут хорошо.
— Ах, так? Ну, и черт с тобой!
И Есенин вместе с Наседкиным уехал из Константинова, оставив там сестру и Галю Бениславскую.
Дорогой Наседкин убедил Есенина порвать с полькой.11
По приезде в Москву Есенин забрал чемоданы из комнаты Гали и временно переселился к Наседкину, который жил в меблированных комнатах Романова на углу М. Бронной и Тверского бульвара. Единственное окно в узкой, длинной комнате Наседкина в первом этаже выходило во двор, обнесенный высокой каменной стеной. В комнату никогда не заглядывало солнце, и даже короткое пребывание в ней наводило на человека тоску. Меблировка комнаты была убогой: стол, кровать, два стула и диван с выскочившими пружинами. Вот этот-то диван и был предоставлен в распоряжение известного поэта. Наседкин был уверен, что Есенину ничего не стоит получить ордер от Моссовета на хорошую квартиру. Но шли дни за днями, а комнаты для поэта не оказывалось. Приходя в темный номер Наседкина, Есенин чувствовал себя крайне смущенным: так чувствует себя каждый совестливый человек, которого приютили на один день, а он живет уже несколько дней. Есенина мучило раскаяние за бегство от Гали. Он уже знал, что она вернулась из Константинова и ничего не предпринимает, чтобы объясниться с беглецом.
Тогда он сам пошел к ней. У него были самые хорошие намерения. Припомнив давнее и недавнее прошлое, он пришел к выводу, что из всех женщин, с которыми он вступал в интимные отношения, Галя была самой чуткой, самой внимательной и бескорыстной.
— Она для меня — ангел-хранитель, и без нее я погибну… Попрошу прощения и отныне не буду прислушиваться к нашептыванию друзей.
Он пришел к Гале совершенно трезвым. Постучался в дверь.
— Войдите.
Он открыл дверь и остановился у порога. Она не подошла к нему. Только зарделась. Так они стояли молча несколько минут.
— Прости, — прошептал поэт.
— Вон! — крикнула она и указала на дверь.
Как ужаленный, он бросился прочь. Она слышала, как стучали его шаги по лестнице. Он бежал, задыхаясь от обиды: еще никто за всю жизнь не уязвил его гордости так, как уязвила она.
Может быть, только несколько мгновений она чувствовала себя удовлетворенной. Но туман мстительного чувства рассеялся очень быстро, и сердцем овладело раскаяние.
— Что я наделала? Что я наделала? — закричала она, бросаясь в погоню.
— Сергей — Сережа… Сереженька! — Вернись! — кричала она, сбегая по лестнице с восьмого этажа. Эхо ее голоса гудело в лифтовом пролете. Любопытные жильцы дома выходили в коридоры и удивленно спрашивали:
— Что это за вопли?
Она выбежала во двор, а потом на улицу, но поэт как будто канул в воду. Потрясенная, с истерзанной душой она вернулась к себе в комнату.12
Ни он, ни она после этого уже не возобновляли попыток к примирению.
Вернувшись в комнату Наседкина, похожую на гроб, Есенин попросил водки. А тут, кстати, пришел собутыльник поэта Сахаров, тучный блондин с заплывшими глазами, бывший когда-то хозяином издательства, а теперь вращающийся в литературных сферах с надеждой на бесплатную выпивку. Он был в большой дружбе с поэтом. Есенин посвятил Сахарову большое стихотворение 1925 года «Русь советская».
— Мне крикнуть «вон», — стучал пьяный Есенин кулаком по столу, — погоди же!..
Наседкин и Сахаров старались всячески утешить обиженного.

* * *

Орешин, Клычков и Наседкин принимали меры, чтобы поэт скорее получил комнату. Но Моссовет не трогала слава поэта: жилой площади для него в Москве не находилось.13 Наседкин, с радостью приютивший Есенина, под конец стал тяготиться его присутствием.
В течение трех недель я каждый день заходил к Наседкину и всегда встречал там Есенина. Он был неизменно трезв, подавлен, молчалив, застенчив. Это был совсем не тот человек, которого я впервые увидел в «Стойле Пегаса», а потом на литературном вечере в Брюсовском институте. Он чувствовал себя неприкаянным, лишним, раскаяние терзало его душу.
Как-то я попросил у него с надписью книжечку стихов в издании «Огонька». Он сказал:
— Экой пустяк не стоит и надписывать. Вот скоро в Госиздате выйдет два больших тома моих стихов. С радостью преподнесу вам за ваши песни.
Но увы! Сочинения С. Есенина в четырех томах, с березками на обложке и в траурной рамке вышли после смерти поэта.
В номере иногда читали новые стихи. Охотнее всех делал это Орешин и Наседкин. Есенина просили много раз, но всегда безрезультатно.
В разговорах о литературе касались «творчества» Д. Бедного, но всегда отзывались о нем с презрением.14 Есенин в этих разговорах принимал участие только как слушатель. Остроумнее всех был окающий С. Клычков. Его песню, вставленную в роман «Сахарный немец», мы пели с Наседкиным. Бывший книгоиздатель Сахаров, которому Есенин посвятил «Русь советскую», полный добродушный блондин, любивший выпить, был в дружеских отношениях с Софией Андреевной Толстой, которая жила с матерью в прекрасной квартире из четырех комнат. Сахаров познакомил Есенина с внучкой Льва Толстого. Вскоре после знакомства состоялась женитьба поэта на Толстой. На свадебном пиру присутствовали только две женщины: невеста и ее мать. Остальные гости были собутыльники Есенина.15
Очнувшись утром на новой квартире и оглядев роскошь спальни, Есенин понял, что допустил непростительную ошибку. Новая жена, несмотря на то, что ее дедушка был гениальным писателем, не пробудила в сердце поэта не только любви, но даже и простой человеческой симпатии.16 Он не знал, о чем с ней говорить. Чтобы заглушить угрызения совести за содеянное, он больше, чем когда бы то ни было, прибегал к алкоголю.
…Поэт заболел белой горячкой и был помещен в психиатрическую больницу профессора Ганнушкина.
Софья Андреевна навещала его в больнице в те часы, когда он приходил в себя. Подолгу просиживала она в ожидании, когда он скажет ей xoть одно слово.
Но поэт упорно молчал. С заплаканными глазами возвращалась жена; домой, без конца спрашивала себя:
— За что он так ненавидит меня?

* * *

О последних днях жизни Есенина и о его смерти писалось и печаталось много. Не стану повторять общеизвестного.
Утром в день получения известия о гибели Есенина я пошел в «Красную новь». Моя личная жизнь в это время была так переполнена несчастиями, что выходом из них могла быть только смерть. Я думал: «Почему умер он, а не я?» Когда я пришел в редакцию, все служащие (машинистка, секретарь, бухгалтер, уборщица) были с заплаканными глазами.
— Господи, ну почему покончил самоубийством Есенин, а не Березов? — спросила Евгения Владимировна Муратова (секретарь редакции).
— Ваше желание скоро исполнится, — сказал я глухим голосом.
Ноги подкосились, я упал. Когда пришел в сознание, Муратова со слезами на глазах стала умолять:
— Простите, ради Бога… Сама не знаю, как вырвались глупые слова.
Газеты всех городов поместили сообщения о смерти поэта. Была создана комиссия по похоронам. Гроб перевезли в Москву и установили в Доме печати. На траурном полотнище, протянутом над оградой дома, Есенин назывался гениальным русским поэтом. Вся Москва шла с последним приветом к тому, кто, может быть, иногда нарушал ее спокойствие, но был дорог для нее как блудный сын, одаренный огромным талантом. Убитая горем мать не отходила от гроба. Все время у изголовья в ногах покойного стоял почетный караул из писателей, художников, артистов, друзей и почитателей поэта.
В день похорон стояла оттепель: все ложбины были залиты водой. Гроб поднесли к памятнику Пушкина. Тут были речи друзей. От памятника похоронная процессия двинулась к Никитским воротам и дальше по улице Герцена, Кудринской площади, к Красной Пресне. Огромное скопление народа останавливало трамвайное и автобусное движение. Могила была вырыта на Ваганьковском кладбище. К могиле пришли все близкие женщины Есенина: Изряднова17, Райх, Бениславская18, Вольпин19, Толстая. Когда застучала земля о гробовую крышку, раздался вопль:
— Прощай, моя песня, сказка моей жизни!
Это рыдала Райх. Ревнивый муж, в продолжение семи лет боявшийся, что любимая женщина снова вернется к Есенину, теперь был спокоен: пусть она называет его как угодно, он не встанет из могилы.
Хорошие стихи памяти друга прочитал Орешин. Читались и другие посвящения преждевременно ушедшему из жизни. Говорились речи. Было оглашено телеграфное соболезнование России, родителям и друзьям, присланное из-за океана Изадорой Дункан.
Через несколько дней в Художественном театре состоялся вечер памяти поэта. Во всех газетах и журналах печатались воспоминания настоящих; друзей и «друзей» (в кавычках). Ведь теперь этих последних никто не мог уличить: тот, кого они называли другом, лежал в могиле. Госиздат выпустил четырехтомник Есенина. На обложке в черной рамке зеленели ажурные березки. Издание было раскуплено в несколько дней и вскоре вышло второе. Но не прошло и года после смерти Есенина, как в «Известиях» появилась злая статья Бухарина «Развенчайте хулиганство», в которой Есенин назывался родоначальником разнузданности в среде советской молодежи.
За первой статьей последовала вторая того же автора. Называлась она «Злые заметки». И в ней Есенин поминался недобрым словом.20 После этого издание стихов Есенина прекращается, а спрос на Есенина растет изо дня в день. Наконец, в конце 1929 года издательство «Федерация» выпускает небольшой сборник, из которого по предписанию Главлита удаляется ножницами портрет поэта. Кроме этого сборника, было выпущено еще три: в издательстве МТП, в издательстве «Художественная литература» и в издательстве «Советский писатель» в серии «Библиотечка поэта». Все эти издания печатались небольшим тиражом и раскупались в день появления на книжных прилавках. Через год после смерти Есенина на его могиле застрелилась Галя Бениславская. Она знала о своем друге больше, чем его собутыльники, но не обмолвилась ни одним словом воспоминаний.21 В 1937 году НКВД арестовывает Наседкина и Катю, а их маленьких детей помещают в детский дом, где собраны зараженные всеми пороками беспризорные. Несколько позже арестовывается сын Юрий и высылается в концентрационный лагерь. Сестра Шура заболевает туберкулезом. Дочь Таня выходит замуж за сына члена ВЦИК, но ее муж вскоре после женитьбы арестовывается. После ареста Мейерхольда НКВД подсылает убийцу в его квартиру. Убийцы нападают на Райх и наносят ей 12 ножевых ран. Через несколько часов она умирает.22
Весной 1940 г. артисту Яхонтову разрешают провести два литературных вечера, посвященных творчеству Есенина, — первый вечер в большой аудитории Политехнического музея и второй — в Бетховенском зале Большого театра. Билеты на оба вечера расхватываются в несколько часов.
Советское правительство в это время готовится к десятилетнему юбилею со дня смерти Маяковского. Боясь, что Есенин отвлечет публику от Маяковского, правительство запрещает есенинский вечер в Бетховенском зале и все вечера, посвященные любимому массами поэту, на будущее время.

<Январь-февраль 1949>

ПРИМЕЧАНИЯ:

Родион Березов (псевд., наст. фам. Родион Михайлович Акульшин, 1896, по др. сведениям 1894-1988), поэт, прозаик. Входил в литературную группу «Перевал». Во время Великой Отечественной войны был в ополчении, попал в плен и после войны жил сначала в Берлине, а затем в Америке.
Здесь его новому имени — Березов суждено было стать нарицательным. Как вспоминал Р. Акульшин в начале 60-х гг., «благодаря сенатору Джону Кеннеди <...> был издан закон о реабилитации всех таких, как я, скрывавших свое прошлое и называвшихся «Березовцами». Почему этим людям была дана такая кличка? Потому, что я первый в Америке сказал о себе всю правду. Грех многих я принял на себя. «Березовцев» оказалось 25 тысяч. После издания закона сенатора Кеннеди все «Березовцы» приняли американское подданство. С 18 марта 1958 года я — полноправный гражданин Соединенных Штатов Америки». «Все, что я напишу… может быть, будет напечатано в газетах и журналах или после моей смерти на свободной родине», — писал Р. Березов в своей четырнадцатой, изданной в эмиграции в США книге «Красота» (Нью-Йорк. 1963. С. 197, 418).
В автобиографии, хранящейся в рукописном отделе ИМЛИ, относил начало своего творческого пути к 1924 г., хотя писать и печататься начал раньше. Был широко известен в нашей стране в 20-30-е гг. как крестьянский писатель. Автор книг, изображающих жизнь и быт предреволюционной и новой русской деревни: «О чем шепчет деревня». Рассказы (1925), «Октябрины». Рассказы (1926), «Частушки» (1926 и 1927 г. изд.), «Рязанские снопы». Рассказы. С предисловием Ф. Раскольникова (1927), «Проклятая» должность» («Очерки советской деревни») (1927), пьесы «Четверговая зола» (1927), а также многочисленных книг для детей.
М. Горький проявлял интерес к творчеству молодого прозаика Р. Акульшина.
Русские зарубежные критики называли Р. Березова среди самых продуктивных поэтов русского зарубежья, издававшихся после Второй мировой войны. Л. Ржевский в статье, опубликованной в сб. «Русская литература в эмиграции», характеризовал его творчество как обильное и многообразное в жанровом отношении: «Уже в 1946 году он напечатал (в «Гранях» № 2, под псевдонимом Д. Новоселов) свой превосходный рассказ «Клоун». В дальнейшем прозаическое чередуется со стихотворным (рассказы и стихи «Чудо» (1961), «Иов», поэма (1962) и др.). Всего за годы 1948-1968 Р. Березовым издано не менее двадцати книг (роман «Разлука», сб. рассказов «Русское сердце», «Золотая ракета» и др. В книге 1958 г. «Что было» автор предисловия Николай Водневский пишет: «…в жизни Р. М. Березова было много страшных и тяжелых дней. О них он умеет рассказывать увлекательно, живо, интересно, с присущим его характеру юмором, с неподражаемо волжским говорком и в то же время просто и поучительно». «Записанные рассказы эти находят в эмиграции постоянных и верных читателей» (Питтсбург. С. 87).
В 1960 г. в Америке издана книга Р. Березова «Окно в Евангелие (Все Евангелие в стихах)».
Критик Г. Аронсон в статье «О поэзии Р. Березова» называл его одним из лучших писателей, которых «дипийская Русь выдвинула из своей среды» (Новое русское слово. 1951, 1 апр.). Эти отзывы, продиктованные тоской по Родине, русской деревне, которую хорошо знал Березов, порой слишком восторженны. Сам Р. Березов писал в письме С. Маковскому 2 марта 1951 г. по поводу выхода книги своих стихов: «Многие поэты будут ругать меня. Но ведь «каждая собачка лает тем голосом, какой ей дал Бог». Ведь и крошечные шавки имеют право на существование наравне с «Английскими Догами» (РГАЛИ. Ф. 2512, oп. 1, ед. хр. 149).
Р. Акульшин (Березов) познакомился с Есениным осенью 1923 г. после возвращения поэта из поездки за рубеж. Хорошо знал его сестер, родителей, бывал на его родине. Женился на подруге 3. Райх, Зинаиде Вениаминовне Гейман (см. Березов Р. Лекция о Сергее Есенине// Березов Р. Красота. Указ. соч. С. 362-366). Проявлял интерес к личности и поэзии Есенина. На концертах, посвященных памяти Есенина в январе 1926 г., певица О. В. Ковалева исполняла посвященные Есенину причитания (текст Р. Акульшина и О. В. Ковалевой). Среди творческих записей в «Дневнике» Р. Акульшина конца 1927 — начала 1928 г. имеется помета: «Разговоры о Есенине. Интерес к Есенину. Заслуживает ли Есенин ту грязь, которой его поливают?» (ИМЛИ. Ф. 185, oп. 1, ед. хр. 3). В творческие планы писателя входили роман-трилогия «Наши дороги», один из героев 1 и 2 тт. — Сергей Есенин, книга воспоминаний «Встречи с писателями», о которой он упоминал еще в дневнике 1928 г.
В нашей стране опубликовано репринтное издание книги Р. Березова «Лебединая песня» (1978) с очерком «Цветок неповторимый» (О Сергее Есенине) (М., 1991).
Мемуарный очерк Р. Березова «С. Есенин. Д. Бедный. В. Маяковский» был впервые опубликован в «Новом русском слове» (1949, 30 янв., 6 февр.). Умиление, с которым Р. Березов порой пишет о Есенине, высмеял Ив. Бунин в своей книге «Воспоминания» (1950). В 1975 г. 16 ноября в «Новом русском слове» появилась статья Р. Березова «Сергей Есенин».
Текст и датировка мемуарного очерка по публикации в «Новом русском слове».

1. Есенин вернулся в Москву 3 августа 1923 г.
2. Елена В. — если речь идет о жене эсера В. Левина, то ее звали Зинаида Валентиновна Гейман и Р. Березов намеренно дает ей другое имя, т.к. 3. В. Гейман стала затем его женой, если это не жена В. Левина, то речь идет о другом эсере Левине, с которым Есенин встречался за рубежом.
3. Поэт В. Наседкин скрыт Березовым под литерой N. Есенин учился с Наседкиным, ставшим мужем его старшей сестры Е. А. Есениной (19 дек. 1925 г.), в университете Шанявского в Москве. В 1913-1915 гг. Есенин с Наседкиным по Туркестану не путешествовали.
Воспоминания Р. Березова о В. Наседкине вошли также в очерк «Умершие, сосланные, расстрелянные» (Новое русское слово. 1950, 10 сент.). «Родное, деревенское, — писал Р. Березов, — сблизило, спаяло на много лет, вплоть до осени 1937 года, когда друг исчез вместе с тысячами, миллионами русских людей». «В течение четырнадцати лет пели с ним частушки и народные песни. Какие только двери ни открывались для нас как «народных певцов»!
Он — поэт, я — очеркист, но всюду звали не как писателей, а как исполнителей фольклора. Мы на это не обижались». Рассказывая о выступлениях в Кремле перед Ф. Раскольниковым, А. Воронским, А. Луначарским, Л. Рейснер и ее вторым мужем К. Радеком, Р. Березов заключал: «Большинство из тех, кому я пел частушки на родине, умерли, сосланы или расстреляны». В. Наседкин был расстрелян 15 марта 1938 г. В 1956 г. реабилитирован.
4. Литературный вечер, посвященный открытию занятий в Высшем литературно-художественном институте (Поварская, 52), куда поступил Р. Акульшин, состоялся 1 октября 1923 г.
5. Стихотворение «Гори, звезда моя, не падай...» датируется 17 августа 1925 г., поэтому эпизод в «Красной нови» не мог произойти в то время, когда Есенин жил в квартире Г. А. Бениславской, которую он покинул в июне 1925 г. Этот же эпизод описывал в своих воспоминаниях «Последний год Есенина» В. Наседкин: «Как-то в конце лета я встретился в «Красной нови» с Р. Акульшиным, и по давней привычке запели народные песни. Во время пения в редакцию вошел Есенин. Пели с полчаса, выбирая наиболее интересные и многим совсем неизвестные старинные песни. Имея своим слушателем такого любителя песен, как Есенин, мы «старались» вовсю.
Есенин слушал с большим вниманием. Последняя песня «День тоскую, ночь горюю» ему понравилась больше первых, а слова:

В небе чисто, в небе ясно,
В небе звездочки горят.
Ты гори, мое колечко,
Гори, мое золото…

вызвали улыбку восхищения.
Позже Есенин читал:

Гори, звезда моя, не падай.
Роняй холодные лучи…

(Наседкин В. Последний год Есенина. (М., 1927. Цит по указ. переизданию: Челябинск. 1992. С. 24). В переиздании книги: Наседкин В. Ветер с поля. 1978. указана дата смерти Р. Акульшина 1941 г. (!).
Эпизод, рассказанный Р. Акульшиным и В. Наседкиным мог произойти до 25 июля 1925 г., т. к. 25 июля Есенин выехал с С. А. Толстой из Москвы в Баку, где, по ее свидетельству, и написал стихотворение «Гори, звезда моя, не падай…». Позже, после возвращения из Баку Есенин мог читать его друзьям.
6. Г. А. Бениславская познакомилась с Есениным в конце 1920 г. в московском кафе имажинистов «Стойло Пегаса» и вскоре влюбилась, мучительно переживала женитьбу Есенина на Дункан. После возвращения из-за границы и разрыва с Дункан Есенин жил у Бениславской со своими сестрами. Бениславская самоотверженно отдавала себя издательским делам Есенина, бесконечным заботам о нем и его близких. После разрыва с Есениным и его женитьбы на С. А. Толстой лечилась от нервного расстройства.
Спустя почти год после смерти Есенина 3 декабря 1926 г. ночью застрелилась на могиле поэта, оставив записку: «3. XII. 1926. «Самоубилась» здесь, хотя и знаю, что после этого еще больше собак будут вешать на Есенина. Но и ему и мне это будет все равно. В этой могиле для меня все самое дорогое, поэтому напоследок наплевать на Сосновских и общественное мнение, которое у Сосновских на поводу.
Если финка будет воткнута после выстрела в могилу — значит даже тогда я не жалела.
Если жаль — заброшу ее далеко. 1 осечка». (Фотокопия. ИМЛИ. Ф. 32, оп. 5, ед. хр. 16).
Г. Бениславская вела дневник (РГАЛИ. Ф. 1604, on. 1, ед. хр. 1123. Опубликован Джесси Дейвис// Глагол. Вып. 3. Am Arbor. 1981) и написала воспоминания о Есенине.
Биография Г. А. Бениславской до сих пор изучена недостаточно. Подробнее о ней см.: Наумов Е. К истории одной дружбы (С. Есенин и Г. Бениславская) (Рус. лит. 1970, № 3); то же: Наумов Е. О спорном и бесспорном. (Статьи. Л., 1979).
Воспоминания Г. А. Бениславской и ее биография полностью публикуются в сб. С. А. Есенин. Материалы к биографии (М., 1993). Письма Бениславской Есенину опубликованы: Белые ночи. Л., 1973; Вдовин В. Письма к Сергею Есенину (Вопр. лит. 1977, № 6).
7. Прислугу Г. Бениславской звали Оля, а не Груша.
8. Поэма Есенина «Анна Снегина» датирована январем 1925 г.
9. С. А. Толстая-Есенина в своих комментариях к произведениям поэта писала, что поэма «Анна Снегина» имела большой успех у читателей, но критикой была встречена равнодушно и даже отрицательно» (ГМЛ). Знаменательно, что ее тепло приняла дворянская молодежь. Т. А. Аксакова (1892-1982), дочь известного генеалога и нумизмата А. А. Сиверса, принадлежавшая в молодости к аристократической московской элите (в 30-е гг. была выслана), писала в своих воспоминаниях: «…Я поражаюсь, с какой красивой легкостью мы — я говорю о дворянстве — расставались с материальными ценностями. Очень тонко отметил это Есенин в поэме «Анна Снегина». (Аксакова Т. А. Воспоминания//Минувшее. 1987. Вып. 4. С. 10). Вспоминая сборища дворянской молодежи на антресолях шереметьевского дома на Воздвиженке, она упоминает чтение стихов Есенина (С. 24).
10. А. А. Есениной поэт посвятил стихотворения: «Я красивых таких не видел…», «Ах, как много на свете кошек…», «Ты запой мне ту песню, что прежде…», «В этом мире я только прохожий…».
Р. Березов несправедлив к старшей сестре Есенина Кате. Она вместе с Бениславской много помогала Есенину в издательских делах. Поэт посвятил ей рассказ «Бобыль и Дружок», к ней обращено стихотворение «Письмо к сестре».
Г. Бениславская писала в воспоминаниях о Есенине: «К Кате у Сергея Александровича была какая-то болезненная, тревожная любовь. Он знал, что они во многом похожи друг на друга, как близнецы, что воспринимают и чувствуют почти одинаково. Знал свои ошибки и страшно боялся повторения их Катей».
11. Видимо, рассказ о разрыве с Бениславской Р. Березов записал со слов своего друга Наседкина. Речь идет о поездке в Константиново на Троицу в начале июня 1925 г. на свадьбу двоюродного брата Есенина А. Ф. Ерошина, упоминаемой В. Ф. Наседкиным в мемуарном очерке «Последний год Есенина» (Воспоминания. Т. 2. С. 305) и описанной в воспоминаниях Г. Бениславской.
12. Эпизода этой встречи нет в названных выше воспоминаниях Г. Бениславской о Есенине. После смерти Г. Бениславской ходило множество легенд и версий их отношений. Писатель русского зарубежья Арсений Формаков в очерке «Две могилы: из впечатлений поездки в СССР» (Числа. 1933, № 7-8), в беллетризованном виде вошел главой «У Есенина» в роман А. Формакова «Фаина» (Рига, 1938), передавал некоторые из них, делая вывод: «Среди множества причин, которые в итоге привели Есенина к гибели, разрыв с Бениславской был не последней причиной.
Драма ее — загадка. Чувствовала ли она себя виновной в его самоубийстве?» (С. 247).
13. Один из мемуаристов, Н. Г. Полетаев, назвал Есенина «беспризорным». Действительно, Моссовет так и не выделил ему квартиры, и он был вынужден жить у Г. Бениславской и С. А. Толстой или скитаться по знакомым. Г. Бениславская в своих воспоминаниях писала, что единственным человеком, который ходатайствовал о получении Есениным квартиры, был редактор «Бедноты» Грандов (А. Назарова, подруга Г. Бениславской, также писала о хлопотах М. С. Грандова (РГАЛИ. Ф. 190, oп. 1, ед. хр. 132).), «да и тот через несколько месяцев потребовал, чтобы Сергея Александровича в нашей квартире не было, т. к. его присутствие нарушает покой квартиры… Скрытой пружиной всему этому были личные отношения: Грандов любил девушку, которая уже несколько лет очень сильно увлекалась Сергеем Александровичем; она и Грандов жили в одной квартире с нами».
14. После смерти Есенина было широко распространено стихотворение «Послание Демьяну Бедному» (Послание «евангелисту» Демьяну), ответ на одно из его кощунственных «антирелигиозных творений», приписываемое Есенину, о котором его сестра Е. А. Есенина писала: «Что касается «Послания Демьяну Бедному», то категорически утверждаю, что это стихотворение брату моему не принадлежит. Екатерина Есенина (Правда, 1926, 4 апр.).
Как заметил Михаил Артемьев в статье «Подпольная литература в современной России» (Возрождение. 1931, 15, 16 февр.), это единодушно приписываемое Есенину стихотворение по свидетельству одного из толстых советских журналов, побило рекорд тиража за 10 лет революции. «Действительно, — продолжал он, — едва ли есть хоть один грамотный человек в России, даже и среди большевиков, кому бы это стихотворение было неизвестно, и, по-видимому, тысячи советских машинисток переписывали его по всем городам России». В РГАЛИ хранится машинопись стихотворения, приписываемого С. А. Есенину «Послание «евангелисту» Демьяну» с примечанием: «Со слов А. А. Есениной — сестры поэта, автор стихотворения Горбачев (Ф. 190, оп. 2, ед. хр. 18). Однако в последнее время в отечественной печати появились публикации этого стихотворения, в которых ставится вопрос о его авторстве (Наш современник. 1990, № 10; Русский Рубеж. 1991, № 3; Кн. обозрение. 1990, № 39 и др.).
Р. Березов в очерке «С. Есенин. Д. Бедный. В. Маяковский» цитирует это стихотворение и разговор писателя Войтоловского с Бедным, в котором последний утверждал, что автор стихов советский служащий Горбачев, тридцатипятилетний субъект. Р. Березов пишет: «Привожу этот разговор для того, чтобы рассеять легенду, которой уже двадцать два года: вне литературных кругов Советского Союза, в Европе и Америке очень многие до сих пор думают, что стихотворный памфлет на Демьяна Бедного написан Есениным…
Позже я узнал, что советский служащий Горбачев был сослан на пять лет в концентрационный лагерь. За что? Только за то, что посмел оскорбить кремлевского поэта». (Новое русское слово. 1949, 13 февр.).
15. Есенин составил список гостей, которых хотел пригласить на свою свадьбу с С. А. Толстой (июль 1925), по словам Р. Березова «собутыльников»: Воронский, Казанский, Казин, Богомильский, Аксельрод, Вс. Иванов, Шкловский, Савкин, Берлин, Грузинов, Марк, Ан. Абрамовна], Като, т. Либединский, Ключарев, Яблонский. На полях сделана приписка рукой Есенина; «Яну, Соню». С. А. Толстая-Есенина добавила еще две фамилии: Орешин и Клычков. А М. Сахаров переделал список Есенина в стихотворение:

Приглашение на обручение — им радость, а нам мучение,
А. С.
Приглашение на обручение —
им радость, а нам мучение,
А. С.
Воронский, Сахаров, Петр Пильский,
Казанский,
Казин,
Богомильский, с ним Аксельрод и
Иванов,
Шкловской из «Лефа» 5 болванов,
2 Савкина, один Берлин,
Грузинов,
Марк,
5-6 скотин, Ан. Абрамовна, Като,
т. Лебединский
без пальто,
сам Ключарев,
Яблонский,
Орешин,
Клычков
И даже Бабель
без очков.

Редакция Сахарова

(ГЛМ. Ф. 4, oп. 1, ед. хр. 247, опубл. неточно: Маквей Г. Письма и записки С. А. Есенина// Новый журнал. 1972, № 109. С. 158).
16. Р. Березов несправедлив по отношению к С. А. Толстой. Поэт Всеволод Рождественский, который был знаком с Есениным с 1915 г. и часто с ним встречался, так писал о ней в воспоминаниях о Есенине: «С. А. Толстая, внучка Л. Н. Толстого, женщина редкого типа и широкого русского сердца, внесла в его тревожную, вечно кочевую жизнь начало света и успокоения. Но, видимо, было уже поздно, Есенин неуклонно шел к своему роковому концу» (Воспоминания. Т. 2. С. 24).
17. Изряднова Анна Романовна познакомилась с Есениным в сытинской типографии, где работала корректором. В конце 1913 — начале 1914 г. вступила с ним в гражданский брак. Написала воспоминания о Есенине (Воспоминания. Т. 1). По свидетельству дочери Есенина и 3. Н. Райх Татьяны, более всего уважала в муже труженика, который «сам себя менял внешне и внутренне, сколько вбирал в себя — за день больше, чем иной за неделю или за месяц». «Все связанное с Есениным было для нее свято» (Воспоминания. Т. 2. С. 269).
В 1937 г. рассталась она со своим единственным сыном Юрием Есениным и, не зная о его гибели (он был репрессирован и расстрелян 13 августа 1937 г.), почти десять лет ждала его до своей смерти.
18. Известие о смерти Есенина застало Г. Бениславскую в деревне (Тверской губернии), где она жила после лечения в санатории (с 20 дек. 1925 г.). Из-за дальности расстояния и пурги (40 верст до железной дороги) она не попала на похороны Есенина (Биография Бениславской. РГАЛИ. Ф. № 190, on. 1, ед. хр. 151).
19. Надежда Вольпин, знакомая Есенина, мать Александра Есенина-Вольпин (р. 1924 г.), признанного судом в 1926 г. сыном Есенина, написала воспоминания о Есенине «Свидание с другом». Опубликованы в кн: Как жил Есенин. Мемуарная проза. Челябинск. 1991.
А. С. Есенин-Вольпин, поэт и философ, живет в США, автор книги «Весенний лист» (Нью-Йорк. 1971), содержащей его произведения на русском языке и в английском переводе Джорджа Риви, известного переводчика стихотворений Бориса Пастернака.
20. Фельетон Н. И. Бухарина «Злые заметки», опубликованный в «Правде» 12 янв. 1927 г., а затем не раз переизданный, содержал убийственные характеристики «есенинщины» и поэзии Есенина.
«Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого «национального характера», мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отстающих форм общественной жизни вообще». Бухарин призывал дать «хорошенький залп» по есенинщине. «С этим гнильем надо кончать, — писал он. — И чем скорее, тем лучше».
Под флагом борьбы с «есенинщиной», явлением, порожденным объективными противоречиями действительности тех лет и отождествляемой с именем и поэзией Есенина, произведения поэта и литература о нем в течение тридцати лет почти не издавались.
«Злые заметки» Н. И. Бухарина вновь опубликованы (Вопр. лит. 1988, № 8).
М. Пришвин назвал фельетон Н. Бухарина, причинивший ему чувство «горечи, и возмущения, и унижения», «хулиганским». Альтернативные развернутые оценки этого фельетона в наши дни содержатся в статье А. Лациса «К биографии одного фельетона» (Вопр. лит. 1988, № 8) и книгах Ю. Прокушева «Сергей Есенин. Образ, стихи, эпоха» (М., 1989), «И неподкупный голос мой…». Поэты России (М., 1989).
21. Г. Бениславская оставила дневник и написала воспоминания о Есенине, цитированные выше.
22.
Р. Березов сближает здесь многие судьбы и события, происшедшие в разные годы.
По поступившим недавно документам, полученным родственниками, В. Наседкин погиб не в 1940 г., как это указывалось ранее во всех публикациях о нем, а в 1938, 22 декабря. Сын Есенина Юрий Есенин расстрелян 13 августа 1937 г. (Флор-Есенина Т. Георгий Есенин — сын Есенина//Лит. Россия. 1989, 22 дек.).


«Русское зарубежье о Сергее Есенине. Антология.» М.: Терра — Книжный клуб, 2007.

Комментарии  

0 #2 RE: БЕРЕЗОВ Р. С. ЕсенинНаталья Игишева 17.11.2016 02:12
Живя под советской властью, Березов-Акульши н пел дифирамбы ей, в плену у нацистов был сотрудником их пропагандистско го отделения, а после войны бежал в США, где стал баптистским писателем (и тут не прогадал: выбрал самую крупную и влиятельную конфессию в стране). Одно слово – конъюнктурщик, из той же породы, как Власов. А зачем ему понадобилось оговаривать Есенина, уже находясь за границей? Тут возможны варианты. Может быть, Березов оказывал негласные услуги своим красным экс-хозяевам, чтобы те не привлекли его к ответу за сотрудничество с нацистами; может быть, угождал таким способом своим новым господам, которые, в условиях набиравшей обороты Холодной войны, вряд ли симпатизировали Есенину, с нежнейшей любовью воспевавшему Россию, да и хлесткой иронии «Железного Миргорода» ему наверняка не простили; а может быть, за долгие годы конформизма так привык лгать и лицемерить, что продолжал делать это уже просто, как теперь говорят, на автомате.
Цитировать
0 #1 RE: БЕРЕЗОВ Р. С. ЕсенинНаталья Игишева 01.07.2016 23:19
В потугах выглядеть близким другом Есенина Березов изображает осведомленность явно невозможную. С какой стати было Бениславской (с которой они уж точно не были НАСТОЛЬКО близки) сообщать ему с такими личными подробностями, чем она занимается вне дома? И как могло быть, чтобы один только Березов узнал об описанной здесь мелодраматическ ой сцене несостоявшегося примирения, а сестры и Наседкин, ближайшие к Есенину люди, остались в неведении (в их воспоминаниях на нее нет и намека)? Более того: эта сцена напрочь отсутствует даже в воспоминаниях и дневнике самой Бениславской, которая на дешевую мелодраматику не скупилась и уж точно расписала бы неудачную попытку примирения в самых слезливых тонах, если бы что-то, хоть отдаленно похожее, в самом деле имело место. И зачем Муратовой, выражая сожаление о гибели Есенина, в качестве «альтернативы» называть Березова и вообще конкретного человека, ни в чем перед ней не провинившегося? Березов тут явно просто-напросто на жалость давит.
Цитировать

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика