ВОЛКОВА Р. Теперь обращаюсь по имени...

PostDateIcon 07.07.2017 18:00  |  Печать
Рейтинг:   / 2
ПлохоОтлично 
Просмотров: 4393

ТЕПЕРЬ ОБРАЩАЮСЬ ПО ИМЕНИ…
К 100-летию газеты «Правда Востока»

Часть 1

Часть 1

Tatiana 01
Да, тяжелеть стали мои букеты. Пока дойдешь до своих, несколько раз остановишься, чтобы положить цветы на скорбные плиты. Первой — Татьяне Сергеевне Есениной, ее оградка — совсем рядом от входных ворот. Подошла и замерла: сверкает черный мрамор памятника, в вазе — букет белых роз, рядом — оранжевые гладиолусы, несколько крупных ромашек. И смотритель подошел. Рассказывает: «Сегодня три девушки приходили. Вот все помыли, цветы положили. Потом стихи читали. Яблоки кушали, вино пили». Господи, вспомнила: да ведь сегодня 3 октября, день рождения Сергея Есенина! Умницы какие эти девчонки, пришли почитать его стихи к дочери! Вот как достойно помянули любимого поэта! Кладу и свою ветку голубых астр рядом с ромашками, не могу сдержать благодарных слез. Еще произношу про себя: «Как красиво у вас, Танечка!»…

Нет, при жизни Танечкой никогда не называла, не решалась, хотя мужчин — её ровесников — всех на ты и по именам. Её — только по имени и отчеству. И другие из молодежи — тоже не решались: словно существовала какая-то невидимая черта, которую нельзя было переступить.

А познакомились мы в редакции газеты «Правда Востока». Пару лет после первого курса университета я побегала по заданиям редакции в качестве нештатного корреспондента и вдруг получила предложение идти работать литсотрудником в отдел информации. В штат! С зарплатой! Мой дядюшка-писатель, который когда-то, в свое время, эту уважаемую газету редактировал, ответил на мои сомнения: «Бегом беги соглашаться, пока там не передумали!» — «А университет? — Ведь еще два года учиться…» — «Никуда твой университет не денется», — подвел итог беседы Михаил Иванович Шевердин, и я побежала писать заявление о зачислении в штат моей уже горячо любимой редакции.

Конечно, трудно было совмещать учебу с работой, проучилась лишние два года, но и госэкзамены сдала на «отлично», и дипломную работу защитила, как отметила авторитетная экзаменационная комиссия, «с блеском». Вот такие в ту пору, в середине пятидесятых, были к выпускникам требования: и три госэкзамена, и защита диплома.
Газетчиком, наверное, надо родиться, чтобы с радостью нестись за информацией в 50 строк, диктовать среди ночи материал «в номер», вычитывать все четыре полосы во время дежурств. И, уж пройдя все это, начинать пробовать свои силы в «серьезных жанрах».

Я знала, конечно, что в «Правде Востока» работает дочь Сергея Есенина, стихи которого чуть не с пятого класса «обожала», заучивала наизусть. Разыскивала повсюду — записывала на слух от знающих людей, переписывала к себе в тетрадку из чужих альбомов (была такая мода в ту пору у девочек — иметь альбом, куда подруги писали всякую ересь: клятвы в любви, «секретики», разные умные цитаты, ну, и попадались в них настоящие стихи).

Но вот личное наше знакомство с Татьяной Сергеевной Есениной произошло только теперь, когда я стала работать в штате редакции. Познакомил Георгий Димов. Зашли в отдел советского строительства. За одним из письменных столов сидела молодая женщина. Голубоглазая, белокожая, с пепельно-русыми волосами. И я вновь поразилась такому яркому, такому очевидному сходству Татьяны Сергеевны с ее великим отцом. Димов представил ей меня: «Вот наш новый кадр — Рэма Бабкина». Перебросились какими-то словами к случаю, потом она закурила «беломорину» из пачки, лежащей на столе, спросила: «Имя у вас необычное, откуда такое?». Пришлось, в который раз, объяснять: в паспорте-то у меня имя нормальное: Римма. Но отец назвал Рэмирой — модно было в ту пору давать такие имена дочерям. Расшифровывается: Революция, Электрификация, Мир. «Неслабо, — отозвалась Татьяна Сергеевна. — А можно — Рэмочка?»…

Уходя, и я задала шутливый вопрос: «Почему ваш отдел называется — советского строительства? А что, бывает еще и антисоветское?». На что Татьяна Сергеевна громко рассмеялась: «Да мы пишем про всякие там горсоветы, райсоветы, ну, и верховный тоже. Такое у нас строительство…»

Мнение об этом отделе у меня сложилось самое негативное: в горячую летнюю пору, когда многие сотрудники были в отпусках, мне поручили как-то написать отчет о сессии городского совета. Вооружили кучей выступлений участников сессии, какие-то документы велели изучить, и — чтобы к концу дня отчет был готов.

Заведовал этим отделом Лазарь Захарович Сливкин. На мои стоны, что из этих однообразных речей нельзя извлечь ничего путного, он заметил: «Это трудности роста. Вот напишете еще несколько материалов по моим заданиям, поставлю вопрос, чтобы вас перевели из информации ко мне в отдел, нам нужен еще один сотрудник».

Знал бы этот добрейший и интеллигентнейший человек, как я испугалась! Ой, только не это, не хочу расти в этом направлении! Ни вглубь, ни вширь! Но несколько материалов все-таки сделать пришлось, а во время отпуска Лазаря Захаровича и посидеть в отделе целый месяц. Обрабатывала заказанные им статьи, отвечала на поступающие письма читателей. Нет, не повезло мне на этой стезе: все казалось скучным, казенным. Между тем, Татьяна Сергеевна работой в этом отделе была загружена по горло. Шли сюда по самым разным вопросам: несправедливо уволенные, не получившие обещанного жилья, не дождавшиеся ордера на лечение, недовольные размером назначенной пенсии. Шли за защитой «к советской власти». И Татьяна Сергеевна «врубалась» во многие жалобы и проблемы. Ездила в командировки, готовила яркие материалы: критические статьи, интервью, комментарии к поступившим письмам, фельетоны. Этот ее опыт сослужил хорошую службу, когда она писала свою первую повесть.

А мне тем же летом пришлось отбывать «трудовую повинность» даже в отделе партийной жизни, опять же на время отпуска заведующего, — обзванивала авторов, готовила их материалы в печать, молотила по клавишам персональной пишущей машинки Абрама Яковлевича Шкловера, отвечая на многочисленные читательские письма. Правда, по вариантам ответов, не таким уж разнообразным, он меня успел натаскать до своего отъезда. Позже поняла: мне, новичку, завы этих серьезных отделов ничего стоящего не оставили — так, разгрести «текучку».
Возник какой-то вопрос, и я спросила Татьяну Сергеевну — не работала ли она в партотделе. Та усмехнулась: «А мне не положено, не имею чести состоять в партии». И добавила: «Бог миловал…».

Zhurnalisty Taschkent
Группа ташкентских журналистов (1980-е годы)

В ту пору, в середине 50-х годов, в «Правде Востока» работали многие по-настоящему талантливые журналисты. «Проблемные» статьи, очерки, фельетоны, написанные Георгием Димовым, Ефимом Таубеншлагом, Константином Волковым, Камилом Файзулиным, всегда находили широкий отклик у читателей. Яркие материалы готовили сотрудники отдела литературы и искусства Валерий Артищев и Георгий Меликянц, их горячо обсуждали, нередко разворачивались шумные дискуссии. Камил и Валерий еще в пору работы в «Правде Востока» выпустили свои первые повести. Татьяна Сергеевна тоже входила в эту «обойму», ее «коньком» были фельетоны. Остроумные, в отличие от мужских — не жесткие, не очень обидные. Несколько даже по-женски кокетливые. Но стать героем фельетона боялись больше всего: меры по ним принимались очень суровые. Даже если были эти фельетоны «по-женски кокетливыми».

Когда много лет спустя я читала повесть Татьяны Сергеевны «Женя — чудо ХХ века», вспоминала ее остроумные газетные фельетоны, пронизанные иронией, мягким юмором. Вот в ту пору и закладывался ее собственный оригинальный стиль прозаика.

Говорят, природа отдыхает на детях великих людей. А вот не всегда. Татьяна Сергеевна оставила читателям собственное литературное наследие: и повести — упомянутого уже «Женю…», «Лампу лунного света», и мемуары — о Сергее Есенине, Зинаиде Райх, Всеволоде Мейерхольде…

Я же преданно любила свой отдел информации с его калейдоскопом событий, за которыми надо поспевать, ежедневными новыми открытиями в самых разных сферах, с его оперативностью. Еще нравилось готовить «фотоокна» для воскресных номеров: две-три страницы текста и несколько снимков, которые делал наш талантливый фотокор Саша Палехов.

Со всеми коллегами Татьяна Сергеевна была ровна и доброжелательна. Но некоторых выделяла особенно. Георгия Димова — в первую очередь. Это был друг из друзей. В страшную пору, когда, после пережитых ею в Москве трагедий — ареста Мейерхольда, её отчима, убийства матери, — совсем молодая Татьяна Есенина с мужем и маленьким сыном оказалась в эвакуации в Ташкенте, такой же молодой Гоша Димов способствовал приёму её на работу в «Правду Востока». Помогал с получением и обустройством жилья, с какими-то талонами на питание, на топливо, на лекарства, без которых в ту пору было бы просто не выжить. И даже когда уже ушла из редакции, Татьяна Сергеевна всегда чувствовала его поддержку, его плечо. Димов и место для ее последнего приюта выбивал… Когда открывали памятник, он не мог сдержать слез. Давно уж и его самого нет в живых: под конец жизни уехал в Москву к дочерям, там и похоронен…

Eseninsky vecher
На есенинском вечере в ОДО. В первом ряду с цветами сидит Т.С. Есенина. Стоит первый слева Георгий Димов.

Еще дружила Татьяна Сергеевна с Эмилией Александровной Торочешниковой, красивой, спокойной женщиной, работавшей с ней в том же отделе советского строительства. С заведующей отделом писем Клавдией Яковлевной Кузнецовой — статной, яркой, всегда красиво одетой, с безукоризненной прической.

В числе близких Татьяне Сергеевне людей была и Раиса Ивановна Помрих — парторг редакции в пору моего там пребывания. Полная противоположность Есениной: властная, прямая, нетерпимая к несправедливости.

Очень симпатизировала Татьяна Сергеевна Яше Нудельману. Фронтовик, кавалер многих боевых наград, чуткий и справедливый человек. Да он и всем нам был симпатичен, недаром его называли «совестью редакции».

Уже и не вспомню, кого еще назвать. Но вот Владимир Гаврилович Михайлов, точно, занимал в кругу друзей Татьяны Сергеевны особое место. Человек уже очень немолодой, он работал литературным секретарем, умело правил идущие в номер материалы. Татьяна Сергеевна часто заходила в его узкий, как карандаш, кабинетик, они подолгу беседовали.

Почему отводилось ему особое место, узнала только через много лет. В середине 90-х годов по моему сценарию снимался документальный фильм о пребывании Сергея Есенина в 1921 году в нашей столице. Так вот, поэт не раз приходил в дом родителей Владимира Гавриловича, в ту пору 19-летнего юноши. Сейчас в ташкентском Музее Сергея Есенина есть комната, которая представляет типичный интерьер жилья местной русской интеллигенции в начале ХХ века. Подарена музею эта обстановка семьей Михайловых: один из стульев там — тот самый, на котором сиживал поэт, стакан с подстаканником — из которого он пил чай, зеркало, в которое смотрелся, настенные часы, по которым сверял время… Владимир Михайлович прекрасно помнил каждый миг пребывания Сергея Есенина в их доме: как читал поэт свои стихи, как вели вечерние беседы…

Было, было им с Татьяной Сергеевной о чем поговорить.

museum Taschkent
В ташкентском музее С.А. Есенина

Музей Есенина занял в жизни Татьяны Сергеевны очень важное место. Она дружила с его тогдашним директором Вадимом Николюком, до конца своих дней поддерживала теплые отношения с научным сотрудником Альбиной Витольдовной Маркевич. Следила за поступлениями новых материалов, сама подарила музею бесценные есенинские автографы, фотографии, книги, семейные реликвии. Даже чемодан поэта, с которым он был в своей последней поездке в Ленинград, экспонируется сейчас в музее. А Альбине Витольдовне, которая сегодня возглавляет Клуб-музей «Мангалочий дворик Анны Ахматовой»», до сих пор пишут родные Татьяны Сергеевны.

Великий русский поэт в ту пору все еще пребывал в опале, произведений его не издавали, ничего не писали о его творчестве в официальной печати. И вот так уж счастливо случилось, что я первая принесла в редакцию «Правды Востока» только что изданный наконец в Москве однотомник его стихов.

Было это летом 1953 года. Приблизительно раз в месяц мне полагалось посещать республиканский книготорг, чтобы оповещать читателей о новинках книжного рынка. В тот день сразу почувствовала какой-то особый ажиотаж, царивший в стенах этого учреждения. И тут же узнала невероятную новость: в Ташкент поступил сборник стихов Сергея Есенина. И один экземпляр я могу приобрести. Меня буквально зашатало от счастья, когда взяла в руки эту книжечку в твердой серой обложке с изображением березок. Выйдя на улицу, тотчас же прислонилась к какой-то затворенной двери и открыла сборник. Как по-другому смотрелись и воспринимались давно знакомые стихи! И как буквально бросало в жар, когда натыкалась на слово, строку, искаженную в тех списывавшихся друг у друга «альбомных» вариантах.

Xud Lit
Поспешила в редакцию. Прошла в кабинет Татьяны Сергеевны. Там находилось несколько сотрудников. «Вот, смотрите», — только успела сказать я, и сборник выхватили чьи-то руки. Вот он у Татьяны Сергеевны. Я увидела, как побледнело ее лицо, мелко задрожали пальцы… Тут же меня поманил за дверь Димов. «Ты знаешь, надо эту книжку подарить Тане», — тихо сказал он. «Да ты что, Гоша… Я так мечтала о ней! — перебила я. — Нет, я просто не могу!». Георгий посмотрел на меня с явным сожалением и ответил: «А ты подумай, как мечтала она…». И словно пелена спала с глаз… Благодарна ему до сих пор. Вернулась в кабинет, забрала у кого-то сборник и протянула его Татьяне Сергеевне: «Это вам! Первый! Примите, пожалуйста». Конечно, книжечку эту драгоценную книготорг распространял по заявкам, ну и редакциям досталось…

В ту же пору я стала пробовать силы в жанре очерка. Но не для родной газеты они готовились. Меня пригласила сотрудничать в женском журнале «Узбекистон хотин-кизлари» (позже переименованном в «Саодат»), его главный редактор — прекрасная поэтесса Зульфия. Она давала мне первые уроки журналистского мастерства в этом жанре, с ее напутствием очерки шли на страницы журнала. И о ком только не довелось тогда писать: ученые, актрисы, политики, командиры производства… Машинист паровоза, зенитчица минувшей войны, невеста солдата…Водитель хлопкоуборочной машины, манекенщица, библиотекарь…(Об этом своем сотрудничестве в женском журнале, о замечательных мастер-классах Зульфии, о ее судьбе я рассказала в очерке «Несколько запоздалых слов любви», его можно прочитать на сайте «Новости Узбекистана»:
http://nuz.uz/moi-uzbekistancy/5198-neskolko-zapozdalyh-slov-lyubvi.html
http://nuz.uz/moi-uzbekistancy/5207-neskolko-zapozdalyh-slov-lyubvi-chast-2.html

И первой, кому я с замиранием сердца решалась показать некоторые из своих опусов, была Татьяна Сергеевна. Иногда она сразу начинала читать принесенные страницы, другой раз откладывала на вечер. Замечания были дельными, точными. Как-то сказала: «А вы увереннее будьте, все у вас получается. И еще: не обмирайте так над каждой строкой, это всего лишь текст, его можно, да и нужно, дорабатывать, совершенствовать». Да уж, «обмирать» я умела: висела над плечом литературного секретаря, хватала его за руку, как только он заносил перо над строкой моего текста. Доходило до смешного: «Ну, ладно, — говорил Абрам Борисович, — не будем трогать. Вот у вас идет: «завоевали кубок в уБорной борьбе». Оставим так?..». — «Нет, не может быть!» — вопила я. А все присутствующие хохотали, через минуту — и я вместе с ними. Сейчас вспоминаю с великой благодарностью, как все они были терпеливы, снисходительны, доброжелательны. Да они просто меня любили, ведь я одна была среди них двадцатилетней. Это через год, через два приехали по назначению с Урала, из Москвы, Ленинграда сразу несколько талантливых выпускников факультетов журналистики: Саша Егоров, Леня Топорков, Женя Сорокин, немного позже — Валерий Зюганов. И газета стала интереснее, ярче, «соревновательнее». Жаль только, что все они, кто раньше, кто позже, в столицу нашей родины и отбыли, стали работать в различных органах печати. Но «Правду Востока» поминали добром, ценили полученный в Узбекистане опыт.

А с Татьяной Сергеевной в те далекие пятидесятые, к моему великому счастью, мы постепенно сближались. В одном отделе нам поработать не довелось, но судьба милостиво подарила счастье близкого общения с ней уже на первом году моей работы в редакции.

Tatiana 02
«Барабанщик», «свежий глаз» — назывался литсотрудник, которого прикрепляли к дежурному редактору. Полосы завтрашнего номера газеты они вычитывали параллельно, потом сверяли, разбирали сделанные поправки. Так готовили начинающих журналистов к этой ответственной миссии. И вот настал день, вернее — ночь, когда «барабанить» выпало мне. В дежурство Татьяны Сергеевны.

Давно уже в издательствах введен строгий график поступления газетных полос на вычитку (да и продвижения всех материалов в периодических изданиях). В ту же пору интервал между полосами мог составлять несколько часов, так как в типографии у линотипистов скапливалось на правку сразу по многу полос от разных редакций. Бывало, домой дежурные редакторы уходили уже под утро.

Вот в эти долгие интервалы можно было поработать над готовящимися к сдаче материалами, «погонять чаи», ну и наговориться всласть.

Конечно, мне очень хотелось о многом расспросить мою замечательную напарницу. Изо всех сил я старалась сдерживаться. И все-таки Татьяна Сергеевна пообещала к следующему дежурству принести кое-что из семейного архива. И принесла. Фотографию своей красавицы-матери Зинаиды Райх в главной роли в спектакле «Дама с камелиями» (спектакль шел на сцене театра Всеволода Мейерхольда, ее второго мужа), детские фотографии — свои и младшего брата Кости, замечательный их снимок вместе со знаменитым отчимом… И еще была фотография маленькой нежной девочки с большими темными глазами. Маша… Нет, об этом позже…

Часть 2

Часть 2

Tatiana 03
Дни катились один за другим, заполненные нескончаемыми редакционными делами. Но в каждую свободную минуту меня, как магнитом, тянуло в кабинет Татьяны Сергеевны. И не только жажда услышать что-то еще о ее московской жизни, — притягивала она сама. Ее уважительное отношение к людям, снисходительность к чужим слабостям, умение пренебречь несущественным, ее остроумие. Иногда вместе ходили обедать в кафе-пельменную напротив редакционного корпуса, потом «садились покурить» на скамейку у театра Навои. Я не курила ни тогда, ни после, но дым от ее «беломорин» совсем не мешал нашим беседам.

Случалось, Татьяна Сергеевна рассказывала о детстве, об отце: как изредка приходил к ним домой — и тогда маленькую Таню наряжали в лучшее платье, а Костя, завидя его во дворе, говорил: «Вон идет к тебе твой Есенин». А поэт ведь и действительно шел к дочери, о темноволосом сыне, похожем на мать, когда увидел его впервые, отозвался недобро: «Есенины черными не бывают». Нет, и с ним возился, брал на руки, но дочь — явно выделял. Еще помнила, как кричала, как колотилась на земле ее мать на похоронах Сергея Александровича. А бывшая свекровь кричала ей: «Это ты во всем виновата!». Долго выхаживал после этой трагедии свою обожаемую жену Мейерхольд — по лучшим врачам, по лучшим лечебницам и курортам.

Raih deti
Они с братом называли Всеволода Эмильевича Мейером. И сколько же доброго, яркого, счастливого было связано с ним в памяти Татьяны Сергеевны! Он любил их с Костей не меньше, чем родных детей от первого брака, очень заботился об их здоровье, воспитании и развитии. Имелись гувернантки, приходили учителя, в том числе по музыке, иностранным языкам, физкультуре. Была в доме прекрасная библиотека. Таню он определил в балетную студию Большого театра. И еще были морские круизы, «открытие мира»…

Но и падчерица отблагодарила отчима по-царски: рискуя жизнью, и не только своей, спасла от неминуемой гибели творческое наследие этого великого реформатора сцены, его труды, личные дневники, письма, документы, фотографии.

Meyerhold detiТатьяна Сергеевна была уже замужем, когда в 1939-м году Всеволода Эмильевича арестовали. «Придут с обыском. Срочно прячьте все ценное», — предупредил кто-то из знакомых, переживших подобную же ситуацию. Совсем юная женщина, она отчетливо понимала, о каких ценностях надо думать. Позвонила родственнице своего молодого мужа, и за ночь они разобрали бумаги Всеволода Эмильевича. Набралось несколько увесистых пакетов самого важного. А все остальное стали складывать в огромный чемодан-сундук, привезенный из Италии. Роскошный чемодан. Совсем новый. Серо-зеленой кожи, с металлическими заклепками, каким-то фасонным замком. Расчет был на то, что обязательно привлечет он внимание непрошенных гостей.

А куда же пакеты с бесценными страницами? Она знало такое место. Каждое лето обязательно бывали на даче в подмосковной Балашихе. Детей собиралось много. Носились по дому и саду, играли в разные игры. Маленькая Таня сделала там важное открытие: на чердаке дома одну боковую доску в стене можно было отодвинуть, за ней находился довольно просторный отсек. Там она пряталась, когда играли в куликашки, и никто нипочем не мог ее отыскать.

На рассвете отвезли пакеты в Балашиху.

Расчет оказался верным: когда через несколько дней двое вышедших из подъехавшей черной машины шагнули через порог дома, устоять против роскоши невиданного итальянского изделия они не смогли: для порядка порылись в шкафах, в ящиках письменного стола, побросали какие-то бумаги в тот же сундук — и отбыли с богатой добычей.

А вскоре грянула война. Немцы ожесточенно бомбили Москву и Подмосковье. Деревянные дома пылали и в Балашихе. И она пошла к Сергею Эйзенштейну, попросила взять архив на хранение. Тот вывез с дачи бесценное наследие «врага народа». Укрыл. Сохранил…

…Но не работой единой. Как-то мой заведующий Дмитрий Николаевич Вольф заявил, что мою «штатную» должность в главной республиканской газете полагается «обмыть». Сразу нашелся умелец, вызвавшийся приготовить плов на костре. Я поспешила к Татьяне Сергеевне, и она охотно приняла приглашение.

Коммунальный наш дом находился в огромном саду на улице Шпильковской, прямо напротив Музея прикладного искусства. У каждой семьи был свой индивидуальный дворик. В нашем, под сенью раскидистой яблони, и соорудили очаг. И пока плов поспевал, гости мои хрустели яблочками, снятыми прямо с веток и слегка обтертыми о штанины. Камил Файзулин, с его непобедимым обаянием, успел очаровать всех наших соседок и получил от одной из них приглашение воспользоваться для танцев ее огромной квартирой, где имелся рояль. И застолье плавно перешло в танцевальный вечер. Самому старшему участнику вечеринки — моему заву было немногим больше сорока, а почти всем остальным — чуть за тридцать, так что танцевали с большой охотой и неутомимостью. Но когда Дмитрий Николаевич галантно пригласил на фокстрот Татьяну Сергеевну, приумолкли, встали в круг и только восхищенно ахали, глядя, какие пируэты выделывает эта пара…

А вскоре Татьяна Сергеевна пригласила меня на свой день рождения. Я была счастлива: значит, и я стала ей небезразлична. Жили они тогда на улице Шота Руставели, в доме неподалеку от гостиницы «Россия». Народу было немного, только взрослые, друзья семьи. Вечер был очень теплый, с остроумными экспромтами, с гитарой. Сыновей ее я в доме в тот вечер не увидела.

Мальчишки же были у Татьяны Сергеевны очаровательные: старший, Володя, носивший фамилию отца — Кутузов (кстати, от тех Кутузовых, где Михаил Илларионович), уже рослый красивый подросток, и младший, Сережа, родившийся в Ташкенте, — синеглазый, русый, курносый. Есенин, конечно, была его фамилия. Вот уж где присутствовала порода! Сережа женился очень рано, в Ташкенте родились его дочери Зинаида и Анна, потом внуки. Давно перебрались всей семьей, с дочками и внуками, в Москву. Увы, ныне его уже нет в живых… Володя уехал еще раньше, живет в подмосковной Балашихе.

Tatiana 04
И вот как совпало: много лет назад мы с дочерью тоже решили перебраться в Москву, поближе к немногочисленной родне. Продали квартиру в центре Ташкента, растрясли все, что можно, но Москву «не потянули», приобрели для дочки «двушку» тоже в Балашихе. Прошлым летом, приехав к детям, я привезла с собой документальный фильм по моему сценарию — о пребывании Сергея Есенина в Ташкенте. Задумка была — встретиться с Володей, провести литературный вечер в прекрасной балашихинской библиотеке, показать ее читателям ташкентский фильм, кстати, получивший немало премий на кинофестивалях. Но — Володя был в отъезде, а в библиотеке шел капитальный ремонт…

Ко мне в Балашиху из соседнего города Егорьевска приехала тогда вдова Сергея Ивановича Зинина, ташкентского ученого, известного есениноведа. В Егорьевск они тоже перебрались из Ташкента, и одной из причин переезда явилась как раз необходимость поработать Сергею Зинину в «есенинских» организациях. Но планам не суждено было осуществиться: Сергей Иванович вскоре скончался от тяжелой болезни. А в привезенном мною фильме есть кадры с его участием, и я обещала подарить одну копию Людмиле Валерьевне Зининой. Вторую копию она взялась передать в российский Есенинский фонд… Мечтаю увидеться с Владимиром нынешним летом, может, и вечер памяти великого поэта вместе проведем.

Но вернемся к мальчикам Есениным, в пору их детства. Очаровательных этих мальчишек в редакции все любили. Они и сами заводили здесь личные дружбы, проходили в кабинеты, где были у них свои дела. И теперь настало время вернуться к той фотографии нежной темноглазой малышки, которую принесла как-то показать мне Татьяна Сергеевна. Это была двухлетняя Маша, ее дочь, родившаяся в Ташкенте в середине сороковых. Вот такой, с распахнутыми карими глазами, с летучими локонами, она и умерла от воспаления легких. Я заревела сразу, едва взглянув на фотографию. Татьяна Сергеевна утонула в дыму своей папиросы…

О девочке этой нежной в редакции мало кто знал. И я с той ночи не заикнулась о ней ни разу. И все-таки выпали еще эпизоды, с ней связанные. На следующий год, осенью, страшная трагедия произошла в семье Эмилии Александровны Торочешниковой: погиб ее 20-летний сын. Татьяна Сергеевна взяла на себя горестные хлопоты по захоронению. Позвала меня поехать с ней. Когда возвращались с кладбища, она остановилась на первом повороте от входных ворот, попросила: «Давайте пройдем с вами недалеко». Мы оказались в левом углу Боткинского кладбища. И она сразу подошла к неприметному холмику среди множества таких же: невысоких, покрытых бурой, тронутой изморосью травой. Присела на краешек. Слезы тут же омыли ее лицо. А я только смогла выговорить: «Боже мой! Маша!..»

Через много лет в этом же уголке кладбища мы с подругой устанавливали новый памятник отцу моего друга, давно живущего в Ленинграде. Пока бригада работала, я пошла поискать тот горестный холмик. Лес памятников, мощные ограды на запорах, заросли кустарников… Разве отыщешь! И опять выдохнулось: «Боже мой! Маша!»…

Довелось мне услышать и подробный рассказ Татьяны Сергеевны о ее брате Константине, с кем прошли детство и юность. Он окончил в Москве инженерно-строительный институт, успешно работал по специальности, занимал высокую должность в Госстрое РСФСР. Написал несколько трудов по своей профессии. А еще он был хорошим спортивным журналистом, знатоком и популяризатором футбола. И в этой области издан ряд его книг. Насколько он был популярен в массах болельщиков, свидетельствует такой факт. Татьяна Сергеевна как-то стояла в аэропорту в очереди на регистрацию. Когда она протянула в окошко паспорт, фамилию ее прочел случайный попутчик. «А вы не родственница знаменитого Константина Есенина, футбольного комментатора?», — спросил он. Услышав ответ, пришел в полный восторг. Татьяна Сергеевна со смехом рассказала брату об этом случае. И прокомментировала: «Ты теперь популярнее отца!» Вот уж воистину: «О, спорт, ты — мир!»…

Tatiana KonstantinБыл и еще её родной брат по отцу, самый младший из детей великого поэта. Этого мне довелось даже увидеть своими глазами. Как-то утром, в конце 1954 года, придя на службу, я увидела Татьяну Сергеевну, разговаривающую с молодым мужчиной. Как мне показалось, похожим на нее. Они стояли в коридоре у окна, курили. Хотела подойти поздороваться, но лицо у нее было какое-то напряженное, необычное. И я не решилась. Потом пошла к ней в кабинет. Она заговорила первая: «А вы знаете, кто это был? Мой брат. Самый младший, на шесть лет моложе меня…». — «Как! У вас есть еще родной брат? Тоже Есенин?», — растерянно спросила я. «Да, Есенин-Вольпин. Александр Сергеевич. Знали бы вы, какой умница! И какой страдалец…».

Volpin AlekБольше расспрашивать я не посмела. Потом узнала: был он внебрачным сыном поэта. Мать, писательница и переводчица Надежда Вольпин, растила его одна, в Ленинграде. Был он безмерно талантливым математиком, человеком, щедро одаренным во многих других сферах. И еще правозащитником и ярым диссидентом, за что власти неоднократно упекали его в психиатрическую больницу. Александр выходил после «лечения» и немедленно принимался за новое разоблачение. В результате вместе с матерью был выдворен в 1972 году из страны, эмигрировал в США. Вот там его научные труды в области математики и получили всемирную известность.

В Ташкент в тот раз он приезжал специально, чтобы повидаться с сестрой. Татьяна Сергеевна была тогда очень взволнована…

Читала, что он и позже приезжал к сестре в Ташкент. Известно и то, что судьба отпустила младшему сыну великого поэта долгий срок: он скончался в 2016 году, на 92-м году жизни. Еще деталь. Именно Александр Есенин-Вольпин организовал в 1956 году кампанию по реабилитации их старшего брата, первого из детей Сергея Есенина.

Volpin A
Ну, давайте и об этом брате. Георгий Изряднов. Юра. Сын Сергея Александровича и Анны Романовны Изрядновой, с которой они вместе работали в типографии. Родился в 1914 году. Красивый и талантливый юноша, как-то в пору студенчества он оказался в одной компании, где подвыпившие парни вдруг завели шуточный разговор о том, что хорошо бы бросить бомбу на Кремль. Он тут же и забыл об этом разговоре. Окончил авиационный техникум, работал в Академии имени Жуковского. Был призван на военную службу. А через год его доставили на Лубянку как участника террористического заговора. Обманом вынудили подписать признание, и 23-летний Юрий был расстрелян. Его реабилитации Александр Есенин-Вольпин добился только через девятнадцать лет. «За отсутствием состава преступления»…

Об этом я узнала уже позже. И не от Татьяны Сергеевны, которая ничего этого не рассказывала, — она была немногословна и сдержанна…

Часть 3

Часть 3

Tatiana 05
Присуща была ей и такая замечательная черта характера, как отзывчивость на шутку, на веселый розыгрыш. Вот, вспоминаю, наступило наше следующее совместное дежурство по номеру. В ту пору строгой пропускной системы еще не ввели, и редакция была местом особого притяжения всякого интересного народа. Часто заходили к нам артисты после спектаклей, авторы, чтобы просмотреть свои материалы уже в полосе, чьи-то друзья, люди, желавшие узнать сегодня завтрашние новости. Но появлялись полосы на вычитку — и «клуб» закрывался: вычитка полос требовала большой сосредоточенности.

Читали полосы корректоры, дежурные по номеру. Да и главный редактор или его заместитель обязательно просматривали верстку. Где-то в полночь устраивали чаепитие, подтягивались в комнату дежурных все, кто находился в отделах, кто не успел уложиться с делами за день. Вот и в тот раз заварили пару чайников чая, разломили шоколадку, и тут Татьяна Сергеевна сказала: «А знаете, Рэмочка, чаем надо угостить и главного редактора, у нас так принято». — «Ну, ладно, — ответила я, — сейчас отнесу». Наполнила стакан, положила на блюдечко несколько долек шоколада, печенье и на маленьком подносе понесла все это в кабинет нашего главного — Степана Семеновича Черника. Кто-то услужливо приоткрыл дверь, и я шагнула за порог просторного кабинета. Степан Семенович сидел за письменным столом, недоуменно смотрел на меня поверх очков. «Что это?» — спросил удивленно. «Ну, так чай, горячий, только что заварили. Пейте на здоровье». — «Горячий чай, говоришь? Это неплохо. Спасибо!» — ответил Черник.

А когда я вернулась в отдел, народ хохотал: это был розыгрыш, никто главному редактору чая в кабинет по ночам не носил. Татьяна Сергеевна веселилась больше всех.

sotrudniki
Но рано они развеселились. На другой день «свежим глазом» был Вася Седов, этакий увалень, совсем к розыгрышам не склонный. И где-то в полночь раздался звонок от главного. «Чего это он?» — удивленно обратился Вася к присутствующим, кладя телефонную трубку на рычаг. — Говорит: «Ты, Седов, спроворь-ка чайку горячего». И опять хохот стоял до потолка. Но чайку «спроворили». И потащил Вася чайничек Степану Семеновичу как миленький. «Исторический момент, ребята! — ликовал Камил. — Мы присутствуем при рождении новой редакционной традиции». А традиция и впрямь родилась: исправно с тех пор дежурные стали поить начальство по ночам горячим чаем.

Ах, Степан Семенович Черник… Первый мой главный редактор… Был он в ту пору уже немолод. Невысокий, с седым ежиком волос, с внимательными серыми глазами за толстыми стеклами очков. Немногословный. В речи чувствовался явный белорусский акцент. «Чаго хотел?». «Бяри, но вярни». «Пакажи паправки»… Руководить республиканской газетой был направлен из ЦК партии. Специального образования не имел, но в дело вгрызался глубоко, ценил журналистское мастерство. Очень скромный в быту, в редакционных делах был безукоризненно честен, смел, принципиален. Всю жизнь вспоминаю его только добром.

Вот вскоре после того совместного чаепития произошла со мной ужасная история. Утром просматривала свежий номер и с ужасом обнаружила, что в моей заметке о вчерашнем концерте в театре Навои допущена грубая ошибка: исполнительницей одного номера названа совсем не та актриса, отчего и дальше пошла путаница. И в редакцию из театра уже позвонили…

«Иди к главному. Объясняйся», — развел руками Дмитрий Николаевич Вольф.

Главного на месте не было. Его заместитель Анатолий Леонтьевич Стажило тоже отсутствовал. Отправилась в кабинет ответственного секретаря Ивана Капитоновича Костикова.

Удивительным человеком был наш «ответсек». В свои пятьдесят с хвостиком по-юношески стройный, без единой морщинки на гладком лице, с густой русой шевелюрой и даже задорным хохолком на макушке… При такой молодежно-спортивной внешности был он человеком дотошным, неукоснительно четким, разгильдяйства никакого в людях не терпел, особенно в виде допущенных в публикациях ошибок. «Это что же за безобразие такое! — сказал Иван Капитонович. — Заслуженные артистки по вашей милости там рыдают, дирекция театра возмущается…» — «Вы теперь меня уволите?» — обреченно спросила я. «Надо будет — и уволим. Объяснительную пишите», — закончил наш разговор Костиков.

И я пошла писать. Подумала: чего тянуть? И сразу написала заявление об увольнении. Тут прибежала секретарша, сообщила: приехал Черник, да вот опять куда-то собрался, машину вызвал.

Догнала главного в коридоре, на выходе со второго этажа, где располагалась наша редакция. Протянула ему листок. Посмотрел, вернул со словами: «Ерундой не майтесь!». И стал спускаться по лестнице.

А я пошла обдумывать произошедшее. И поняла: знавал Степан Семенович случаи и не таких ошибок. Ведь в редакции в ту пору работал в корректорской Валентин Александрович Аксенов. Тот самый, в чье дежурство в 1944 году в «Правде Востока» было опубликовано письмо Иосипа Броз Тито И.В Сталину, где в слове «Главнокомандующему» отсутствовала буква «л»… Вернулся Аксенов через несколько лет. Поседевший. Еще более тихий и замкнутый. На прежнюю должность этого прекрасного специалиста все-таки приняли. А в «Ташкентской правде» работал в это же время второй фигурант того рокового дежурства — Саша Теплов, отсидевший в лагерях свой срок. Работал хорошо, писал острые материалы. Только вот время от времени проходил курс лечения в специализированном медицинском учреждении…

Ну, а мне выговор, конечно, влепили. Думаю, пошло на пользу.

Через много лет, будучи сотрудником газеты «Комсомолец Узбекистана», я была направлена в командировку в Минск: приближалось столетие В.И. Ленина, и было решено ознаменовать его серией материалов из всех братских республик тогдашнего СССР. Мне досталась Белоруссия. А там готовилась к изданию республиканская энциклопедия, и меня попросили написать для нее статью о Степане Семеновиче Чернике, белорусе по национальности. Всего на 80-100 строк. Пошла в ЦК партии Узбекистана, выдали для просмотра личное дело Черника, и материал был в энциклопедию отправлен. На другой год в Ташкент пришел увесистый том. Степана Семеновича уже не было в живых. Позвонила его вдове Марии Семеновне Тутаевой, сказала, что хочу подарить этот том их семье. Та пришла ко мне на работу (уже в издательство «Внешторгиздат»), приняла подарок. Я проводила ее до выхода из нашего огромного здания на Навои, 30. Когда прощались, Мария Семеновна расплакалась, сказала сквозь слезы: «Дети-то как рады будут…». Детей в семье Черника было четверо. А уж как я была рада, что смогла таким образом еще раз почтить память этого мудрого человека, который был так терпим и великодушен ко мне, начинающему журналисту.

Ну, продолжу все-таки еще тему отзывчивости Татьяны Сергеевны на шутку. Она могла посмеяться и над обстоятельствами, в которые доводилось попадать ей самой. Вот я выше упомянула, что Всеволод Эмильевич определил маленькую Таню в балетную студию Большого театра. Казалось бы, судьбоносный момент, выбор жизненного пути. Но нет, не случилось Татьяне Есениной стать великой балериной. Рассказывала при большом скоплении народа: как-то довелось ей в составе нескольких студийных воспитанниц исполнять «танец цветов» (кажется, в «Щелкунчике»). Колыхались воздушные юбочки, разноцветные шапочки облегали завитые головки. А уж какие прелестные движения производили они поднятыми руками! И вдруг Таня почувствовала, что ослабла резинка ее крошечных трусиков и они предательски заскользили вниз. Прижала их сбоку одной рукой, другой же продолжала изящно крутить над головой. Услышала, как нарастает в зрительном зале какой-то непонятный гул, и вывалилась вместе с другими танцорками в боковую кулису. А там уже стояла их «надзирательница», уперев могучие руки в не менее могучие бедра.

«У кого из цветов свалились штаны?! — произнесла она свистящим шепотом. — Позор! Весь зал хохочет…»

Мы, слушатели, как и та публика, буквально «держались за животы».

Raih Tanja
Между тем, студийный опыт не пропал втуне. Много лет спустя Татьяна Сергеевна мне рассказывала: когда сын Сережа одарил ее первой внучкой, вскоре выяснилось, что эта обожаемая ею девочка не желала принимать никакую пищу. Просто не ела — и все тут. И тогда на кормление приглашалась бабушка. «Смотри-ка, Зиночка», — говорила она и принималась крутить всякие фуэте и арабески. Малоежка приоткрывала рот от удивления, а может, от восхищения, и молодые родители успевали засунуть в него ложку каши. Одну, другую, третью. О большем и не мечтали…

История эта абсолютно правдива: на какой-то встрече с читателями сама Зина, уже мама двоих детей, об этом рассказывала.

Да, история правдивая. Но если всерьез — четыре года занятий в прославленной балетной студии сослужили Тане Есениной добрую службу: была у этой женщины до конца ее дней особая стать, легкая походка, изящество жестов…

Всего три года довелось мне проработать в «Правде Востока», моей любимой редакции. Несколько последних месяцев — в отделе культуры, который возглавлял Борис Эммануилович Ковальчук. Ох, какие задумала я здесь осуществить грандиозные планы! Но — человек предполагает…

Часть 4

Часть 4

Tatiana 06
Случилось так, что в 1953 году был приглашен на работу в «Правду Востока» Константин Волков. С газетой этой у него была старинная дружба. Еще 18-летним, после окончания отделения журналистики на рабфаке, он был направлен в Турткуль, тогдашнюю столицу Каракалпакии, собственным корреспондентом «Правды Востока». Потом получил высшее журналистское образование, занял пост главного редактора бухарской областной газеты. «Правда Востока» имела собственных корреспондентов в каждой области, была связана и с областными редакциями. Так вот бухарская областная газета была на самом хорошем счету, а личные материалы ее главного редактора ценились особо. Но чего-то недосмотрел главный и был с работы снят. «Правда Востока» быстренько заполучила его в штат. На должность заведующего отделом промышленности. Говорили о нем разное. В том числе и о том, что в семье нет порядка, живут с женой практически врозь, хотя имеют двух общих детей.

Но мне-то что было до этих разговоров: к тому времени имелся у меня официальный жених — лучший студент ташкентского политеха, единственный в институте сталинский стипендиат, подающий большие надежды математик. И свадьба была назначена на следующую весну. А пока он, окончив институт с красным дипломом, честно отбыл по назначению на два года на ферганский гидролизный завод. С головой погрузился в новое дело, а заодно обустраивал новенькую двухкомнатную квартиру. Впереди маячила московская аспирантура.

Но прошло всего несколько месяцев со времени моего знакомства с «заезжим бухарцем» — и все в моей жизни смешалось, перевернулось, закрутилось в какой-то сумасшедшей круговерти. Зависла несданная сессия на филфаке, в долгий ящик отправились материалы для сборника очерков. Сорвался готовящийся рейд по сельским учреждениям культуры… Ну, а по заявлению законной супруги Константина в партийную организацию «дали ход» персональному делу. Судьба наша была предрешена: его исключили из партии, сняли с работы (уже в должности собственного корреспондента всесоюзной газеты по Узбекистану).

VolkovaR
Тогда я еще была Римма Бабкина

В редакции отношение к этому сумасшедшему роману было неоднозначное. Одни удивлялись нашей отваге (романы-то были у многих, но не на виду, без ущерба для репутации, а мы вот — «уперлись рогами», как неодобрительно отозвался мой зав). Другие — большинство — яростно осуждали ситуацию. А нам уже было все равно: какие ждут кары, где дальше придется жить, чем заниматься — лишь бы вместе.

Татьяна Сергеевна мой выбор не одобряла. С Владимиром, женихом моим, она была знакома (он нередко заходил в редакцию), планы наши матримониальные считала правильными. Тем более я благодарна ей за поддержку в то трудное время.

Уже было вывешено объявление о ближайшем комсомольском собрании, в повестке дня которого значился вопрос о моральном облике члена ВЛКСМ Р. Бабкиной. И как только я пришла в тот день на работу, меня поманила за собой Татьяна Сергеевна. Везде в кабинетах были люди, и мы уединились под широкой редакционной лестницей, где уже ожидала нас Эмилия Александровна. «Ну что теперь делать! — вздохнула она. — Мой совет такой: сожмите кулачки и не вступайте ни в какие объяснения. Главное — не настроить всех против себя». — «Да, это важно. Как в рот воды наберите — и все», — вступила Татьяна Сергеевна. И тут подоспела парторг редакции Раиса Ивановна Помрих, которая к ситуации с моим скандальным романом относилась крайне негативно. «Ага, — зловеще произнесла она. — Вот они где… Совет в Филях… Кулачки сожми… Ротик закрой… Вот слушай, что я тебе скажу: не хочешь вылететь из своего комсомола, сиди, молчи. Не зли собрание. Насчет раскаяния что-нибудь можешь пролепетать. И — всё. А то жизнь-то тебе как раз здорово подпортят…».

Два часа шло собрание. На учете у нас, помимо малочисленных «своих», состояло и несколько комсомольцев из редакции «КизилУзбекистон». Парни эти ведать ничего не ведали, удивленно крутили головами, но сидели тихо. Высидела и я покорно и терпеливо. Промямлила что-то. Записали строгий выговор с занесением. Ни на кого зла не держу: время такое было. И благодарна, что об увольнении меня из редакции никто и не заикнулся, даже дали десять дней на подготовку дипломной работы (правда, два месяца полагалось).

Да, очень тяжелый был год: Костю направили работать в редакцию газеты «Советская Каракалпакия», где были остро нужны кадры, даже с подпорченной репутацией. Звонил каждый вечер. Тосковали мы страшно. А тут еще отчуждение близких людей, тяжкие объяснения с семьей бывшего жениха. Немыслимая нагрузка с работой и учебой. Многие ужасались моему решению как можно скорее ехать в Нукус, «в этакую глушь», советовали пересидеть трудное время в Ташкенте. А у меня уже стояли собранными два чемодана.

Летом 1955 года, через несколько дней после защиты диплома, улетела в Нукус. Работать стала в той же редакции, что и Костя, в отделе культуры. В нукусском загсе мы зарегистрировали свой брак. Жили на съемной квартире. Развлекались, как все: один новый кинофильм в две недели. И как здесь пригодился опыт «Правды Востока», отдела информации, с его оперативностью, умением перестраиваться по обстановке. А писать приходилось на самые разные темы: журналистов в штате остро не хватало. Было среди сотрудников немало интересных людей, собирались по выходным, ездили на чудесное Соленое озеро, к старинным крепостям, овеянным легендами, устраивали вечеринки. Публикаций из этого древнего, сурового и романтического края ждали и центральные издания: полноводным морем был Арал, могучей рекой Аму-Дарья. Вела раскопки в песках Хорезмская археологическая экспедиция… Но вот открытия знаменитого «Музея в пустыне» не дождались: Игорь Савицкий как раз и работал тогда в этой экспедиции, копил материалы для будущих экспозиций.

Через три года Костю, которого в партии на следующий год по приезде нукусский горком восстановил (даже с сохранением партийного стажа), друзья позвали работать в самаркандскую областную газету. Ему поручили его любимый промышленный отдел, я же все годы просидела в секретариате, занималась литературной правкой идущих в газету материалов. Но и сама писала много. Надо ли говорить, что такое Самарканд с его выдающимися памятниками древнего зодчества, с его живописными предгорьями, чудесной рекой Зарафшан! Ну, а со многими самаркандцами дружба продолжалась (и продолжается) через всю жизнь.

Как-то зимой в Самарканд приехала в командировку Татьяна Сергеевна. В гостиницах стоял лютый холод, и мы пригласили ее остановиться у нас. Утром все вместе вышли из дома. Костя тащил на руках нашу тепло укутанную полуторагодовалую дочь в ясли. Аленка выдавала какие-то новые словечки, и он умилялся вслух. «Да конечно ваша умнее всех. Родят на старости лет — потом носятся, как с писаной торбой», — отозвалась Татьяна Сергеевна. Посмеялись: какая там «старость лет», жили мы, несмотря на неуют съёмных квартир, большую загруженность редакционными делами, молодо и радостно. Но! Присутствовала истина в ее словах: только на пятый год супружества решились мы обзавестись ребенком, как раз к своему 40-летию получил долгожданную дочь «молодой папаша». Да и мне было уже двадцать восемь. Слава Богу, вырастили, дождались и внучкиного диплома. А вот правнучку увидеть Константину Петровичу уже не довелось…

VolkovK
Константин Петрович Волков

В Ташкент вернулись через семь лет. Пошла в «Правду Востока». Встретили холодно. Из моих любимых людей никого уже там не было. На работу не позвали, хотя у Кости уже вышли сборник рассказов, первая повесть. Следом выходили новые книги.

Его пригласили на работу в издательство имени ГафураГуляма, потом в Союз писателей, в члены которого он уже был принят.

Мне довелось поработать в разных редакциях, в издательстве. Восемь лет возглавляла журнал «Узбекистон хаво йуллари», который и создавать пришлось с самого первого номера.

В жизни Татьяны Сергеевны за годы нашей вынужденной «эмиграции» произошли большие изменения: с газетной работой она покончила навсегда, перешла в издательство «Фан», редактировала научные труды по биологии. Это давало ей и больше времени для личного творчества. С Владимиром Ивановичем Кутузовым они расстались, жила одна, на новой квартире. Он был женат на другой женщине. Обо всем этом она рассказала во время нашей первой встречи: по старой памяти пообедали в кафе, а потом пошли «покурить» на скамеечку к театру Навои. Показывала фотографии повзрослевших детей, очаровательных внучек Зиночки и Анечки — Сережиных дочек, Володиного Вани, которого видела редко — семья старшего сына давно обосновалась в Москве.

Следующие наши встречи были нечастыми, случайными. Но не забыла она позвонить мне, когда провожали в последний путь Владимира Гавриловича Михайлова. Потом шли к воротам по тенистой аллее Домбрабадского кладбища, вспоминали редакцию, посиделки в узеньком кабинете нашего литсекретаря, его рассказы, его привычки, его словечки…

Некоторое время Татьяна Сергеевна трудилась в издательстве Министерства сельского хозяйства Узбекистана. Там же работала редактором моя давняя подруга Лиля Полетаева, — вот через нее и обменивались приветами, через нее узнавала кое-что о жизни Есениной. Лиля рассказывала, что в их коллективе очень любили и ценили дочь великого поэта, конечно, как и везде, расспрашивали о подробностях ее детства, о родителях. Татьяна Сергеевна и здесь делилась с коллегами воспоминаниями, какими-то драгоценными подробностями, ведомыми только ей. Еще говорили, что она страдает от обострившейся гипертонии, часто берет редактуру на дом.

…От Лили я узнала о кончине Татьяны Сергеевны. Случилось это 5 мая 1992 года. С ней дома находился младший сын Сережа. Вызванная им «неотложка» примчалась вовремя, сделали все возможное, но спасти ее уже не смогли. В шкафу лежало письмо: слова любви и напутствия, некоторые распоряжения и просьбы. Главной была такая: положить в гроб прядь Машиных волос…

Прощание с дочерью великого поэта, так много сделавшей для увековечения его памяти, оставившей яркий след в литературном творчестве, в сердцах людей, проходило в Есенинском музее. Множество пришедших отдать последний поклон этой замечательной женщине. Море цветов. Проникновенные, горькие и светлые слова. С портрета, который хранится в музейной экспозиции, она улыбалась всем своей милой застенчивой улыбкой.

Отпевали Татьяну Сергеевну Есенину в храме Пресвятого Александра Невского на Боткинском кладбище. Гроб был установлен на широкой скамье, покрытой тяжелой темно-лиловой парчой. Теплились огоньки свечей в руках прощавшихся. Курился дым ладана из паникадила священника, служившего заупокойную службу. Вдруг Владимир Иванович, ее бывший муж, стал сползать по стене. К нему бросились сын Владимир, приехавший из Москвы, жена, рядом стоявшие мужчины. Вынесли на воздух, привели в чувство. Уговаривали уехать домой, но он отказался, проводил свою первую любовь до места упокоения.

Tatiana doska
Долго в ее оградке был только скромный холмик с табличкой. Потом установили памятник, посадили березку. И так уж удивительно совпало, что рядом с Татьяной Сергеевной покоятся многие из тех, с кем она трудилась в «Правде Востока», — и Степан Семенович Черник, и Иосиф Сигалов, и Абрам Шкловер, и Константин Волков… И я теперь, приходя к маме и мужу, обязательно приношу ей цветущую ветку. И обращаюсь по имени — Танечка. Дорогая моя. И незабвенная.

Римма ВОЛКОВА
«Новости Узбекистана», 11, 16, 20, 26 июня 2017 г.

Social Like