ЛЕСКОВА Наталия. Девушка в белой накидке

Рейтинг:   / 2

ПлохоОтлично 

Просмотров: 22428

Лескова Наталия

ДЕВУШКА В БЕЛОЙ НАКИДКЕ

На родине Сергея Есенина, в селе Константиново, есть дом с мезонином. Когда-то в нем жила помещица Лидия Кашина, с которой, по мнению исследователей, великий лирик писал свою Анну Снегину — героиню одноименной поэмы. В отличие от стихотворной героини, Лидия Ивановна после революции, когда крестьяне изгнали ее из имения, уехала не в Лондон, а в Москву. В начале 20-х годов она работала в редакции газеты «Труд», была одним из первых профессиональных корректоров и литературных редакторов нашей газеты.

Лидия Ивановна Кашина родилась в семье купца Ивана Кулакова, владельца ночлежек, трактиров и доходных домов на знаменитом Хитровом рынке. В книге Гиляровского «Москва и москвичи» нарисована жутковатая картина быта «людей дна», населяющих эти заведения. Среди алчных дельцов, наживающихся на людских бедах, назван и Кулаков. Его заведения Гиляй метко окрестил «Кулаковским подземельем».
В 1903 году, не довольствуясь доходами в Москве, Кулаков купил в Константинове у местного помещика Куприянова усадебный дом с лугами и лесами. Крестьяне побаивались его. «Не столько бил, сколько хитростью и расчетом наказывал, — говорит местный старожил Владимир Ефремов, характеризуя Кулакова по рассказам своей бабки. — Так повернет, что и без вины виноватый должен на него за «так» работать. Иные говорили: лучше бы уж высек на конюшне».
Кулаков дал дочери блестящее образование. Очаровательная барышня легко изъяснялась на нескольких иностранных языках, музицировала и танцевала, как настоящая светская дама… В 1911 году Кулаков умер. Имение перешло к Лидии Ивановне. Бывший директор Музея-заповедника Сергея Есенина в Константинове Владимир Астахов, много лет изучавший реальные биографии прототипов стихотворных героев поэта, в 1967 году встречался с Анной Андреевной Ступеньковой, которая прислуживала Кашиной с 1911 по 1918 год. «Она была прямой противоположностью своего отца, — вспоминала Анна Андреевна. — Вся такая тонкая, нежная, возвышенная, неспособная обидеть человека. Бывало, упрекнет так мягко, что и не поймешь, ругает или хвалит. И при этом вся сконфузится: ты, говорит, уж прости меня, голубушка, если я не права… Подарки часто делала. Все раздавала крестьянам, деткам их маленьким. Славная, добрая и умная была барышня».

Иду я разросшимся садом,
Лицо задевает сирень.
Так мил моим вспыхнувшим взглядам
Погорбившийся плетень.
Когда-то у той вон калитки
Мне было 16 лет,
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково: «Нет!»
Далекие, милые были.
Тот образ во мне не угас.
Мы все в эти годы любили,
Но мало любили нас.

Так в начале поэмы. Была ли в реальности эта сцена — неизвестно.
История подтверждает: уже известный на всю Москву молодой поэт пришел в «дом с мезонином» по приглашению самой Лидии Кашиной — она интересовалась его творчеством и просила почитать стихи. Анна Андреевна хорошо запомнила этот визит. В тот день было морозно и солнечно, выпал молодой снежок. Сергей, как показалось Ступеньковой, переступил порог не без робости и с любопытством. «Будто на алтарь какой взошел», — вспоминала Анна Андреевна.
В поэме Есенин рассказывает об этой встрече иначе:

Был скромный такой мальчишка,
А нынче…
Поди ж ты…
Вот.
Писатель…
Известная шишка…
Без просьбы уж к нам не придет.

— Как бы переговариваются между собой мать и дочь Снегины. В действительности, похоже, поэт заметно робел. Ведь он, сын простых крестьян, всегда воспринимал барышню как нечто из «иных миров»…
Затем герои поэмы временно теряют друг друга из виду. Войны, революции, сумятица, описания гибельности происходящего — на этом фоне теплится неугасимое юношеское чувство, как бы олицетворяя неиссякаемую красоту. И — встреча:

Луна хохотала, как клоун.
И в сердце, хоть прежнего нет,
По-странному был я полон
Наплывом шестнадцати лет.
Расстались мы с ней
на рассвете…
Сгущалась, туманилась даль…
Не знаю, зачем я трогал
Перчатки ее и шаль.

Далее жизнь Снегиной складывается довольно типично для женщины ее происхождения. Гибель мужа во время гражданской войны, — по всей видимости, он сражался на стороне Белой армии. Крестьяне сжигают имение. Сама Анна исчезает. И вдруг, спустя годы, письмо из Англии, «и почерк такой беспечный» — да, от нее. «Письмо как письмо. Беспричинно. Я в жисть бы таких не писал…» Оно полно тоски по России:

Я часто хожу на пристань
И, то ли на радость, то ль в страх,
Гляжу средь судов
все пристальней
На красный советский флаг.

…Судьба Кашиной была совсем иной. Увы, куда печальней и трагичней, чем у героини поэмы. Из России она никуда не уезжала.
В начале 70-х Владимиру Астахову удалось разыскать сына Лидии Ивановны. Георгий Николаевич Кашин был еще совсем малышом, когда после выселения из усадьбы в 1918 году он с матерью и маленьким братом переехал в Москву. Крестьяне села Константиново действительно намеревались сжечь усадьбу. Вероятно, именно это бы и произошло, если бы не вмешательство Есенина. Во всяком случае, по воспоминаниям сестры поэта Александры, он выступил с пламенной речью на собрании колхоза:»Растащите, разломаете все, и никакой пользы! А так хоть школа будет или амбулатория. Ведь ничего нет у нас!» Через год в «доме с мезонином» был открыт медпункт, а потом в нем поселились учителя, преподававшие в местной школе.
Кашина в отличие от Снегиной не успела стать вдовой. Ее муж, Николай Кашин, сначала обычный деревенский учитель, стал исследователем творчества Александра Островского, под его редакцией вышло первое собрание сочинений русского классика. Николай Кашин стал одним из первых советских профессоров.
В 1919 году Лидия Ивановна, чтобы прокормить двоих детей, нанялась на службу в управление связи Красной Армии. Работала машинисткой, шила на дому, а в 1922 году ее взяли на работу в издательство недавно основанной газеты «Труд». Редакции были необходимы хорошо образованные, грамотные люди. Лидия Ивановна в течение пяти лет исполняла обязанности корректора, а потом — литературного редактора. В эти годы Есенин навещал Кашину в Москве. И даже целый месяц гостил у нее: самому поэту в 1918 году жить было негде. В архиве столичного музея-квартиры Есенина есть фотографии, где они вместе пьют чай. У обоих — веселые, по-дружески открытые лица.
В начале 30-х семьей Кашиных заинтересовались «органы», а в 1936 году взяли профессора Кашина. В 1937 году была арестована Лидия Ивановна. Официально считалось, что она в тот же год умерла от рака…
Род Кашиных продолжается. Внуки и правнуки Лидии Ивановны живут в Москве. «Кашины иногда приезжают в наши края, — рассказывают жители Константинова, — одну из правнучек зовут Аней, и она напоминает ту девушку в белой накидке… А еще больше она напоминает самого Сергея Александровича. Беленькая, кудрявая, веселая…»
Но это уже наверняка совпадения. Судя по всему, роман Кашиной и Есенина был чисто платоническим.

Далекие, милые были!
Тот образ во мне не угас.
Мы все в эти годы любили,
Но, значит,
Любили и нас.

Так поэма заканчивается.
«Белый дом» сохраняется и сейчас. Это часть есенинского музея. Редкие письма, фотографии и среди документов — копия трудовой книжки Лидии Кашиной, где сохранилась запись о том, что она работала в редакции газеты «Труд». Удивительное прикосновение многолетней судьбы газеты к великой и горькой есенинской судьбе.

«Труд» №131 за 19 Июля 2001 года

---

ВОЗВРАЩАЯСЬ К НАПЕЧАТАННОМУ

«ЗА ГОЛЫЕ КОЛЕНИ ОН ОБНИМАЛ МЕНЯ…»

ЛИДИЯ КАШИНА, ВДОХНОВИВШАЯ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА НА СОЗДАНИЕ ОБРАЗА АННЫ СНЕГИНОЙ, В ЖИЗНИ МАЛО ПОХОДИЛА НА ГЕРОИНЮ ПОЭМЫ

12 июля «Труд» рассказал о помещице Лидии Кашиной, которая стала одним из прообразов есенинской Анны Снегиной из одноименной поэмы. «Девушка в белой накидке» в 20-е годы прошлого века работала в нашей газете. После публикации в редакцию пришло немало читательских откликов, вопросов. Сегодня мы продолжаем эту тему.

Как нам рассказала главный хранитель Государственного музея-заповедника в Константинове Лидия Архипова, Есенин впервые увидел Лидию Кашину юной девушкой. А в мае 1916 года, когда Есенин уже стал известен как поэт, она пригласила его в свой дом. С тех пор, видимо, и началось близкое знакомство.
В 1918 году в Константинове Есенин пишет стихотворение «Зеленая прическа», посвящая его Лидии Кашиной. В нем образ березки сливается (как это вообще свойственно «очеловечивающему» природу поэту) с образом девушки:

Луна стелила тени,
Сияли зеленя.
За голые колени
Он обнимал меня…

В черновиках сохранилась и такая строчка: «Прощай, моя невеста, до новых журавлей». Конечно, та, кому посвящено стихотворение, невестой Есенина в прямом смысле слова быть никак не могла. Но интонация, эмоциональная откровенность невольно «подталкивают» к отождествлению лирического героя с самим автором, а трепетной березки — с вдохновившей поэта молодой женщиной.
— Анна Снегина — собирательный образ, — говорит Лидия Архипова. — Не одна только Кашина вдохновила поэта на его создание. Например, в Санкт-Петербурге он был знаком с молодой писательницей, хозяйкой модного литературного салона Ольгой Сноу («snow» — снег по-английски). Считается, что она тоже принимала участие в поэтическом синтезе образа Анны Снегиной. Кашина похожа на Анну. Но все-таки она другая…
В 1904 году с золотым вензелем она окончила Александровский институт благородных девиц в Москве. Таким вензелем награждали самых лучших воспитанниц заведения и давали право в скором будущем «дослужиться» до фрейлины императорского двора. Но Лидия влюбилась в учителя гимназии Николая Кашина. Он был репетитором по русскому языку и литературе у младшего брата Лидии Ивановны Бориса. Кашин и стал ее мужем — вопреки, кстати, воле ее богатого отца.
— Николай Кашин в отличие от молодого офицера, в которого была в поэме влюблена Снегина, никогда не был репрессирован, — рассказывает Лидия Архипова. — Революция принесла ему известность. Он издал книги о творчестве великого нашего драматурга Александра Островского, стал одним из первых «красных» профессоров, а умер в 1939 году, уже будучи академиком.
Но в то время Лидия и Николай Кашины уже давно не жили вместе. Они разъехались в 1916 году, а через два года развелись.
В 1918 году у Кашиной отобрали имение. Все ценные вещи экспроприировали. Она перебралась в Москву. В Белокаменной бывшую помещицу никто не ждал. Все доходные дома ее отца отошли государству. Поэтому детей — 12-летнего Юру и 10-летнюю Нину она оставила на Рязанщине, в селении Белый Яр, на другом берегу Оки, где находилось имение брата Бориса.
— Это были удивительные дети, — утверждает наша собеседница. — Они выращивали овощи, кормили живность, трудились целыми днями. Мама присылала из Москвы атласные ленточки, и дети ходили в соседние села Сельцы, Шехмино и Криушу, чтобы их обменять на продукты — молоко, пшено, яйца… Они не просто кормили себя сами, но когда в 1919 году на Арбате Лидия Ивановна попала под автомобиль и сломала руку, то приехала к детям в Белый Яр, и они в течение нескольких месяцев ее содержали.
В Москве Лидии Ивановне дали комнатку в одном из бывших доходных домов ее отца по Скатертному переулку, 20. Кашина испытала на себе все «прелести» уплотнения. В некогда роскошном, просторном особняке теперь громоздилось куда больше народу, чем когда-то в знаменитых ночлежках Кулакова. Но все-таки своя крыша над головой у бывшей помещицы была.
А вот Есенину, в том же 1912 году вновь оказавшемуся в столице, и прибиться-то было некуда. К тому же он заболел воспалением легких. И Кашина приютила бедолагу. Почти месяц он прожил с ней за одним порогом. По сути, Лидия Ивановна выхаживала поэта. Эта история стала основанием для будущих слухов: дескать, почему бы именно в этот период не развиться их роману, не перейти из платонического увлечения в настоящую любовь? Работники музея «Константиново» уверены, что ничего подобного между «последним поэтом деревни» и бывшей помещицей никогда не было. Была, очевидно, искренняя и нежная дружба.
Лидия Ивановна забрала детей в Москву в 1920 году. Сотрудники музея уточнили: в газете «Труд» Кашина проработала с 1926 по 1930 год не корректором, как мы полагали, а старшей машинисткой. Затем была уволена по сокращению штатов. За годы службы она не раз получала грамоты за честную, добросовестную работу. В трудовой книжке даже есть запись о присвоении ей звания ударника труда.
Сын вспоминал, что Кашина никогда не жаловалась на несправедливости судьбы, не хотела покинуть родину, как сделала та, чьим прообразом она была. Лидия Ивановна, видимо, решила принимать свою страну такой, какая она есть.
— По воспоминаниям Юрия Николаевича, Кашину не раз вызывали в «органы», в 1937 году три недели продержали в Бутырках, спрашивали, где ее золото, — продолжает Архипова. — А у нее из ценных вещей остался только золотой вензель, полученный за окончание Александровского института… Потом ее выпустили. 27 июля 1937 года она вернулась домой радостная: на работе дали отпуск, и она впервые в жизни едет к морю, в Гурзуф, на свои заработанные деньги. Оставались формальности: надо было пройти дежурное медицинское обследование. Так у Лидии Ивановны обнаружился рак.
«Потом болезнь дала метастазы, — вспоминал Юрий Николаевич. — Мы с Ниной сначала кормили ее мороженой клюквой, потом мороженым, вскоре она вообще не могла ничего есть». Меньше чем через месяц, 15 августа 1937 года, Лидия Ивановна скончалась. Ее похоронили на Ваганьковском кладбище в Москве. Там же, рядом с ней, покоится прах детей — Нины, умершей в 1951 году от туберкулеза, и Юрия, который покинул этот мир в 1985-м.
У Нины детей не было. У сына Юрия Константина две дочери — Людмила и Марина, у них тоже есть дети. Увы, сведения о том, что потомки Кашиной наезжают в Константиново, не подтвердились. После смерти Юрия никто из них сюда не наведывался…
Судя по всему, Юрий Николаевич Кашин был человеком неординарным: он, как и мама, знал несколько языков, во время войны работал переводчиком, всю жизнь увлекался орнитологией и опубликовал 25 работ по зоологической номенклатуре птиц. Даже помог английскому профессору Харрисону правильно описать один из древних видов птиц. В благодарность за помощь в важном научном открытии Харрисон назвал ископаемое в честь русского коллеги-любителя. Теперь в зоологических справочниках есть такая птица — «кашиния»…
Свою маму Юрий Николаевич горячо любил, считал ее лучшей из женщин и хорошо понимал Есенина, который всю жизнь сохранял к ней светлое чувство.

Лескова Наталия

«Труд» № 216 за 22.11.2001